Выбрать главу

Первыми схлестнулись с казачьим арьергардом воины Апсара Атыршбы и в считаные минуты изрубили его. Второй отряд горцев ударил в середину лавы и попытался рассечь ее надвое. Арсол Авидзба, напоминая стенобитный таран, саблей и кинжалом прокладывал себе путь к есаулу Найденову. Судороги сводили его побагровевшее от напряжения лицо и выдавливали глаза из орбит. Правая рука, сжимавшая тяжелую самурзаканскую саблю, пошла узлами вздувшихся вен, левая взметнула кинжал. Казацкая шашка с пронзительным визгом скользнула по лезвию кинжала и отлетела в сторону. Испытанным приемом Арсол обезоружил бородатого урядника и со всего плеча одним ударом сабли раскроил надвое.

До Найденова оставалось несколько саженей, и здесь сокрушительный удар грудью громадного жеребца в бок легкого кабардинца чуть не вышиб Арсола из седла. Он выронил кинжал и едва успел ухватиться за луку седла. Этого хватило на то, чтобы казаки взяли его в кольцо. Острие пики, разодрав черкеску и оцарапав правый бок, прошло мимо. Краем глаза он заметил сверкнувшую справа шашку и, изогнувшись в немыслимом прогибе, в последний момент вскинул саблю. Сталь о сталь брызнула искрами, и острая боль, полоснувшая по левому плечу, замутила глаза Арсола. В меркнущем сознании оскаленным пятном возникло чье-то белобрысое лицо, и в последнем отчаянном броске он вонзил саблю во вдруг ставшее мягким и податливым, будто тесто, чужое тело.

Рядом, окруженный со всех сторон, отчаянно рубился Дженгиз Гума. Подняв коня на дыбы, он, извиваясь, как угорь, уклонялся от тычков пик и бешено вертел саблей, пока ее не вышибли из руки. Оставшись с одним кинжалом, продолжал биться до тех пор, пока три пики не пронзили его и не вырвали из седла. Окровавленное и изрубленное тело зависло в воздухе, а затем рухнуло под копыта лошадей.

Осатанев от ярости и боли, казаки и горцы кололи и рубили по чему попало: по спинам, рукам, головам и лошадям. Рычащий и хрипящий клубок из человеческих тел и туш лошадей скатывался все ниже к реке. Силы были явно неравны, горстке горцев, продолжавшей оказывать отчаянное сопротивление, ничего другого не оставалось, как только умереть стоя, и они сомкнули каре. Найденов, решивший понапрасну не терять казаков — от эскадрона осталось уже меньше половины, крикнул:

— Хлопцы, в круг!

Казаки отхлынули назад и ощетинились остриями пик. Прошла секунда-другая. В наступившей тишине были слышны лишь предсмертные стоны раненых и тяжелое дыхание живых. Десяток горцев плотнее сомкнул свои ряды. С одними кинжалами и изломанными саблями, едва стоящие на ногах, они стойко держались до конца и, кажется, готовы были драться голыми руками. Их мужество тронуло каменное сердце Найденова. Он опустил шашку и коротко обронил:

— Вы заслужили жизнь. Сложите оружие и можете идти!

Но никто из горцев не шелохнулся.

— Сложите оружие и можете идти! — повторил есаул.

— Идти? Куда? — прозвучал гневный выкрик.

— Собака, ты убил наших детей!

— Ты растоптал нашу землю!

— Кто вернет моего брата?!

— Кто?!!

Размахивая обломками сабель и кинжалами, горцы бросились в свою последнюю атаку.

— Поднять басурманов на пики! — взорвался Найденов.

С криками «Смерть шакалам!» те искали смерти на своих и чужих штыках.

Отчаянная попытка спасти их, предпринятая отрядом Апсара Атыршбы, не успев начаться, провалилась. Подоспевшая на помощь казакам пехота встретила их ураганным огнем, и, потеряв шестерых убитых, они вынуждены были отступить к реке. Вслед им один за другим следовали ружейные залпы. Пули с пронзительным визгом крошили гранитные берега и со змеиным шипением шлепались в кипевшую пенными бурунами Гумисту. Река, словно живая, рыдала и стенала по своим погибшим сыновьям, столетиями оберегавшим ее и покой величественных гор…

Рев воды на порогах вышедшей из берегов Гумисты вернул Ибрагима и Кавказа из далекого прошлого к настоящей действительности. Они молча возвратились к машине и потом всю дорогу до Гагры были погружены в мысли об удивительных поворотах судьбы в жизни собственной и своих далеких предков. Обычно разговорчивый и не лезущий за словом в карман Эрик понимал их состояние и не стал донимать вопросами.

В Гагру они въехали, когда на улице сгустились вечерние сумерки и серая громада бывшего санатория «Семнадцатого партсъезда», ставшая перевалочной базой для добровольцев, напоминала собой затаившийся в засаде морской рейдер. Лишь кое-где пробивавшиеся из-за неплотно задернутых штор слабые полоски света от керосиновых ламп и самоделок, собранных из отстрелянных гильз пулемета ПКТ, говорили опытному взгляду, что эта тишина обманчива и в любой момент может взорваться боевыми командами, лязгом затворов и кинжальным автоматным огнем.