Он слышит её голос. Он слышит много голосов. Жаль, что сломанных мальчиков не ремонтируют. Ему бы пригодилось.
— Лука, если бы ты мог выбирать, кем родиться в этой жизни, что бы ты выбрал? — Лера отпивает глоток чая из своей кружки и чешет за ухом лысое существо, именуемое кошкой, что удобно свернулось костяным комком на её коленях.
— Я бы выбрал не родиться, — Лука отвечает, не отрываясь от просмотра ленты новостей в своём телефоне.
— Почему? — с некоторым раздражением спрашивает девушка.
— А зачем? — привычный ответ.
— Затем, что ты мог бы выбрать себе такую жизнь, какую захотел бы. Ну, помечтай, — голос Леры становится требовательным.
— А можно мне квест, где я мог бы выбрать себе смерть по вкусу? — улыбается Лука, зная, что таким ответом он только ещё больше расстроит подругу.
— Ну, вот как с тобой разговаривать? — Лера и в самом деле расстроена. — Может, тебе просто надо влюбиться?
— В кого? — уже с интересом смотрит на неё Лука.
— А хотя бы в меня? — вроде шутка, но во взгляде ожидание.
Лука иронично смеётся:
— Лера, статус моей девушки уныл и недолговечен. Это будет печальная история, душераздирающая история. Дружим мы с тобой уже несколько лет, и мне спокойно с тобой. А станешь ты моей девушкой — кроме разочарования ничего интереснее испытать не выйдет. Скучно.
— Я не могу понять, — начинает Лера, — почему с твоей внешностью, тебе так глубоко безразличны девушки? Может, ты гей?
— Поди, разберись, — спокойно и равнодушно пожимает плечами Лука. — Может, я вообще не с этой планеты, и человеческий вид мне не подходит.
Лера замолкает и не торопясь почёсывает костяной хребет мурлычущего чудовища на своих коленях.
Вот так всегда. Девушки часто непонимающе хмурятся, когда он не реагирует на их кокетство. Нет, он, конечно, пробовал то, что люди называют отношениями. Пробовал это с девушками. Это было… странно. Как сами отношения, так и то, что идёт к ним бонусом в виде обязательного секса.
Секс был отстранённым, словно он наблюдал за собой со стороны, с лёгким привкусом отвращения во время погружения в горячую сжимающуюся и пульсирующую влажность. Хотелось, чтобы это поскорее закончилось, и даже разрядка, что, по логике, должна была приносить чувство глубокого удовлетворения, оставляла после себя послевкусие напрасно потраченного времени. Временами он даже думал о своей асексуальности — это многое бы объяснило. Замечание Леры о своей предполагаемой гомосексуальности Лука всерьёз не воспринимал, потому что и по отношению к парням тело заинтересованно не удивлялось неожиданной эрекцией.
Поделись он с Лерой своими ощущениями, она бы сказала:
— К психологу бы тебе. Или к психиатру.
На что последовало бы его привычное:
— А зачем?
Нет, не нужны ему никакие психологи, его всё устраивает. Ему всего двадцать, но он словно умер, а над его могилой зеленеют кусты орешника.
========== Глава 3 ==========
Лера. Хорошая девчонка. Можно было бы с ней. Если бы не…
Он объяснял её дружбу с ним только симпатией с её стороны. А иначе, зачем ей это? Как собеседник он не очень, слишком противоречив, слишком прямолинеен. Общего у них не особо много. Но, тем не менее, эта дружба длится уже, без малого, два года. Лера хороша, будь он нормальным, он, конечно же, приударил бы за ней, и как знать, может, всё и получилось бы у них. Но так рисковать и потерять единственного человека, с кем можно перекинуться своими мыслями — стоило ли оно того.
Поэтому Лука предпочитал делать вид, что он в «домике», Лера тоже делала вид, что её всё устраивает, а, может, её, действительно, всё устраивало. И сомнительный друг Лука никак не волновал её внутреннее душевное равновесие.
Лука хмурится, думая о ней. Даже ему, в его самодостаточности, нужен иногда собеседник. На учёбу он ходит только потому, чтобы его мать была спокойна. Если бы не это, он заперся бы в четырёх стенах, и рано или поздно довёл бы до конца то, что пытался сделать уже так много раз.
Раз, два, три, четыре, пять…. Мальчик вышел погулять…
Шесть, семь… зашёл он в лес…
Восемь девять… кто его съест?
Десять… что за тварь?
Давай дружить,
За мою жизнь мне смерть покажи…
Кончиками пальцев по тонким белёсым линиям. А мысли только о стальном блеске, ждущем на краю раковины. Будь он сильнее, он избавился бы от соблазна. Но он не сильнее, он не может перестать. Если не выпускать свою тьму на свободу, рано или поздно она поднимется к горлу, и тогда ты захлебнёшься её горечью.
А ещё так волнующе ходить по самому краю и думать: «А что, если бы я?»…
Стоя с Лерой на мосту и перегибаясь через холодное железо перил, он смотрел в мутную глубину быстроводной реки… глубина манила его, нет не ласково — требовательно:
«Ну, же, совсем чуть-чуть, наклонись ещё, и ты упадёшь в мои мёртвые объятия. Тебе не выплыть, я буду крепко держать тебя».
И он заворожено уже тянулся к ней, но голос Леры всегда вовремя возвращал его в реальность. Вот ещё зачем она нужна была ему. Нет, не ему, его угасающему желанию жить. Инстинкт самосохранения не отпускал её.
Но Лера не всегда была рядом, и тогда Лука чувствовал себя свободным. Тогда он мог снова пройтись по краю, и как знать, чем окончится очередная прогулка. Одиночество так притягательно, когда знаешь, в чём его прелесть.
Есть много мест.
Мост и река под ним, обещающая холодный сон в своей глубине.
Почти что больничный кафель в ванной комнате, где прижавшись лбом к ледяному боку раковины, можно сосредоточиться лишь на одном горячем месте на своём теле, откуда течёт алой дорожкой твоя тьма.
Железнодорожные пути, и ты стоишь, раскрыв объятия самой ураганной страсти в твоей жизни, которая снесёт тебя буквально и навсегда.
Скоростная трасса, где в любой момент можно резко вывернуть руль в сторону, и мерцающие вспышки реальности односекундно взорвутся.
А ещё есть крыша его многоэтажки, куда вот уже несколько месяцев он поднимается абсолютно беспрепятственно — по чьему-то недосмотру дверь, что должна быть закрыта на сто замков, оказалась выбитой и так и оставленной забытой и никому не нужной. Как и он сам.
Он любит подниматься на крышу.
Свобода и одиночество.
Одиночество и свобода.
И тот самый край.
Его бездна. Куда можно смотреть, наклоняясь все ниже, подходя всё ближе… ещё шаг, а дальше только полёт.
Когда поднимаешься на крышу, первое, что тебя охватывает — опьяняющее головокружение высоты, ветер, кажется, приподнимает твоё тело, и ты, лёгкий и невесомый, почти паришь.
И ты — да, в эту минуту ты веришь в это — Властелин этого мира. Калиф на час, на секунду, на тот промежуток времени, что нужен, чтобы сделать вдох.