Она нашла. Не историю — бомбу, всколыхнувшую весь Бостон. Первая полоса с ее именем пахла свежей типографской краской и победой. Но здесь, в столовой с портретом прадеда-адмирала, смотрящего на нее через века с немым укором, эта победа казалась пеплом.
— Ваша прабабушка Элеонора, — тетушка провела пальцем по краю блюдца, оставляя след на позолоте, — вышла замуж в шестнадцать. А вы в двадцать пять все еще играете в репортера.
В воздухе повис запах лаванды из букета на камине — аромат, который Вивиан ненавидела. Он напоминал ей о похоронах.
— Возможно, тебе стоит задуматься о более спокойной жизни, — с нажимом произнесла Агата. — Например, выйти замуж.
— Как только преступность в этом городе исчезнет бесследно, обещаю пересмотреть свое отношение к балам и шляпкам, — улыбнулась Вивиан, наслаждаясь тем, как едва заметно дрогнули уголки губ ее тетушки.
— Рано или поздно тебе придется сделать выбор, дорогая, — ровно произнесла Агата, откладывая ложечку. — Или ты выйдешь замуж за приличного человека и будешь жить достойной жизнью… или закончишь в одиночестве, зарабатывая себе на хлеб статьями о пьяных политиках.
— Что ж, если выбора всего два, я возьму третий, — отозвалась Вивиан, откидываясь на спинку стула.
— Третий?
— Да. Стабильный доход, приличное имя в газете и независимость.
Тетушка покачала головой, словно та женщина, что впервые увидела светское платье с глубоким декольте.
За окном прогрохотала конка, нарушив паузу. Вивиан быстро доела свой тост с маслом, допила кофе и, встав из-за стола, аккуратно отодвинула стул.
— Благодарю за завтрак, тетя, — сказала она, чмокнув пожилую женщину в морщинистую щеку. — Было как всегда вкусно.
Агата кивнула, по-прежнему внимательно разглядывая ее.
— Постарайся хотя бы сегодня не вляпаться в очередную авантюру, — наконец сказала она, аккуратно промакивая губы накрахмаленной салфеткой
— Я? Никогда, — лукаво улыбнулась Вивиан. — А сейчас меня извините — опаздываю на встречу с полицейским инспектором. Он обещал рассказать о кражах в порту.
— Инспектор? — тетушка побледнела, будто услышала слово «бордель». — Ты же не пойдешь одна в тот... вертеп?
— В участок на Корт-стрит? — Вивиан надела шляпку с узкими полями и шелковой лентой, смягчающей взгляд. — Не волнуйтесь. Мистер Уиттакер любезно обещал меня сопроводить.
Имя Дэша прозвучало, как пощечина. Тетушка Агата замерла, словно пытаясь решить — успокоиться от мысли, что Вивиан под каким-никаким но присмотром или ужаснуться тому, как много в жизни ее племянницы этого жалкого репортерешки.
На пороге Вивиан обернулась, ловя собственное отражение в зеркале-псише: она поправила пояс платья из шерсти — темно-зеленого, как хвоя в декабре, убрала непокорную прядь с лица.
«Ну что, Вивиан, ты готова к очередной борьбе за место в мире, где журналистика все еще считается занятием не для женщин?» — подмигнула она себе.
На улице ее встретил ветер, «заигрывающий» с подолом ее выглядывавшего из-под пальто платья, и крики разносчика:
— Устрицы! Свежие, как слезы невесты!
У булочной, где витрины запотели от тепла свежих булок, мальчишка в залатанных штанах тыкал пальцем в свежий выпуск «Бостон Глоуб» с ее вчерашней статьей:
— Читайте про аферу в мэрии! Не пропустите! Только в «Бостон Глоуб»!
Вивиан сунула ему монету и натянула перчатки, пряча довольную улыбку в воротник.
ЧАСТЬ I ГЛАВА 2
ГЛАВА 2
Утренний Бостон пробуждался лениво, но с той неумолимой силой, что движет старый паровоз, тяжело выпуская клубы пара. Грохот колес экипажей сотрясал мостовые, их эхо проносилось вдоль узких улочек, где разносчики с хриплыми голосами выкрикивали заголовки газет, словно зазывалы на ярмарке жизни. Воздух был насыщен запахами: теплый, румяный хлеб из пекарни на углу смешивался с горьким дымом фабричных труб, который поднимался к небу, будто несмелая молитва грешников, надеющихся на прощение.
Вивиан Харпер, прижимая к груди потрепанный блокнот, неслась по кипящим жизнью улицам Бостона, словно ветер гнал осенний лист. Каштановые волосы, обычно собранные в небрежный узел, из которого то и дело выбивались непокорные пряди, сейчас растрепались от быстрого бега, обрамляя ее бледное, взволнованное лицо. Темные кожаные ботинки, видавшие виды и покрытые пылью бесчисленных городских дорог, почти не касались мостовой. Она лавировала в этой человеческой реке — между спешащими клерками, нарядными дамами и мальчишками-газетчиками, горланившими заголовки. На углу Корнхилл, словно маленький петух, взобравшийся на забор, горланил один из них, выкрикивая новость, что будоражила воображение: