Но стоило пламени дрогнуть — и все снова скрылось в тени, оставив лишь тонкую серебряную линию света на ткани его безупречно сшитого сюртука.
— А если я скажу, что мы еще встретимся, мисс… — он выдержал почти незаметную паузу, явно ожидая, что она назовет свое имя.
— О, уверена, что не встретимся, — сухо отозвалась Вивиан, скользнув по нему оценивающим взглядом. — Если только вы не имеете привычки спасать женщин из борделей каждую ночь.
Он чуть приподнял бровь, и уголки его губ дрогнули в усмешке.
— Спасать? — переспросил он, чуть наклоняя голову. — Уж не думаете ли вы, что я действовал исключительно из благородных побуждений?
Вивиан сжала губы.
Конечно, она не верила в случайности. Этот человек сидел за тем самым столом в дальнем зале. Он видел ее там. И теперь она ощущала это знание в каждом его взгляде, в каждом слове, наполненном скрытым смыслом.
Карета покачивалась, словно пытаясь сбить ее с толку. Вивиан сжала блокнот так, что корешок затрещал, но лицо оставалось непроницаемым — этому научили годы в редакции, где мужчины видели в ней мишень для насмешек. Незнакомец наблюдал за ней, полуприкрыв веки, как кот, решивший поиграть с мышью до заката. Его пальцы медленно гладили бархат сиденья, оставляя едва заметные вмятины на ткани.
— Если вы желаете получить благодарность, боюсь, мне нечем вас одарить, — ее голос прозвучал ровно, но под перчаткой ногти впились в ладонь.
— О, я не настолько мелочен, — усмехнулся он, откинувшись на спинку сиденья. — Мне куда интереснее выяснить, чем занималась… — он сделал вид, что подбирает слова, но в его голосе чувствовалась игра, — одна любопытная журналистка в столь сомнительном заведении.
Вивиан не выдала удивления, хотя внутри все сжалось.
Он знал: ее профессию, причину визита в бордель — слишком много для человека, которого она встретила лишь полчаса назад.
Она выдержала его взгляд, хотя в груди сердце колотилось так, будто пыталось вырваться из корсета.
— Не думаю, что это вас касается, сэр.
Он рассмеялся — негромко, но с той ленивой уверенностью, от которой ее пальцы непроизвольно сжались в кулак.
— Боюсь, это касается меня куда больше, чем вам хотелось бы, — заметил он и провел рукой по лацкану сюртука, убирая несуществующую пылинку с той грацией, которая бывает лишь у людей, привыкших держать власть в своих руках.
Затем он чуть подался вперед, отбрасывая тень на ее колени.
— А теперь, может, начнем с основ? Как вас зовут?
Вивиан промолчала, глядя в окно. Снаружи сквозь стекло пробивался свет фонарей, отражаясь на гладкой поверхности, словно размазанные капли янтарного коньяка.
Сердце все еще билось слишком быстро, но она не собиралась облегчать ему задачу.
— Ну конечно, — протянул он, с явной усмешкой. — Вы ведь предпочли бы, чтобы я разузнал это сам. — Он чуть наклонил голову. — Что ж, мне по душе вызовы.
Он наклонился вперед, благодаря чем Вивиан смогла разглядеть его получше: высокие скулы, резкие, но благородные черты лица, выдававшие породу, но не смиренность, безупречно выбритый подбородок. И глаза, цвета дорогого бурбона, которые смотрели на нее с ленивым презрением — как если бы он изучал интересную, но предсказуемую книгу, сюжет которой знал наперед.
— Вы ведь журналистка, верно? — негромко произнес он, словно не сомневался в этом ни на секунду. — И, судя по всему, влезли туда, куда вам не следовало.
Вивиан едва заметно напряглась, но взгляд ее остался холодным.
— А это не вам решать, — отчеканила она.
Он склонил голову, будто изучая ее заново, затем чуть усмехнулся, но не откинулся назад — напротив, наклонился ближе, и свет газового фонаря мягко заскользил по безупречным лацканам его сюртука.
— А вот здесь вы ошибаетесь.
Голос его был спокоен, почти ленив, но под этой ленцой чувствовалась скрытая власть.
— Видите ли, мисс… — он нарочито замялся, позволяя ей самой заполнить пробел.
Вивиан сжала губы, и он усмехнулся.
— Ну хорошо. Пусть пока просто «мисс». — Его глаза заискрились весельем, но голос остался ровным. — Так вот, если бы вас поймали, последствия могли быть… печальными.
— Благодарю за беспокойство, но я умею о себе позаботиться, — процедила Вивиан.
— О, я заметил. — Он небрежно откинулся на спинку сиденья, вытянув ноги вперед. — Вы почти незаметно подкрались к двери и почти успели скрыться.
Он выделил это «почти» с едва уловимой насмешкой, и Вивиан почувствовала, как у нее начинают гореть щеки.
Она встретилась с ним взглядом, стараясь не выдать досаду, но по тому, как уголок его губ чуть дрогнул, было ясно — он читал ее, как раскрытую книгу.
— Так что же теперь? — бросила она, скрестив руки на груди.
Мужчина слегка склонил голову, продолжая смотреть на нее с той же ленивой уверенностью, но теперь в этом взгляде читался интерес — как будто он пытался разгадать ее и сложить части головоломки воедино.
— Теперь, мисс, — он откинулся назад, сцепив пальцы, и его тон стал почти небрежным. — Вы расскажете мне, что именно ищете, и, возможно, я придумаю, как помочь вам.
— Почему я должна вам верить? — Вивиан прищурилась.
— А вы и не должны.
Он произнес это так непринужденно, будто речь шла о погоде или выборе вина за ужином.
— Но согласитесь, иногда союзник лучше, чем враг.
В этот момент колеса кареты глухо заскрипели, и экипаж начал замедляться. Мужчина чуть подался вперед, не сводя с нее глаз.
— Я не предлагаю вам сделки, мисс… — он снова выдержал паузу, явно оставляя ей возможность назвать свое имя, но Вивиан не дрогнула.
Она не отводила взгляда, молчаливая и упрямая, явно давая понять, что не собирается играть по его правилам.
Он улыбнулся, как человек, который точно знал, что эта партия еще не закончена.
— …но я предлагаю вам возможность.
Дверца кареты распахнулась.
В лицо ударил поток холодного воздуха, принося с собой далекие звуки ночного города — стук копыт по булыжнику, приглушенный смех из проулков, едва уловимый аромат свежего хлеба откуда-то издалека.
— Вы свободны, — кивнул он в сторону улицы. — На этот раз.
Вивиан поколебалась, но затем решительно выбралась наружу.
Когда карета тронулась, ее пальцы сжались в кулак.
«Черт! Я ведь даже не узнала его имени… »
ЧАСТЬ I ГЛАВА 4
ГЛАВА 4
Вивиан неслышно повернула ключ в замке, стараясь не разбудить тишину Маунт-Вернон-стрит, нарушаемую лишь размеренным тиканьем часов в соседнем доме. Дубовая дверь с трудом поддалась, издав глухой протестующий скрип, и Вивиан, дрожа от холода, ступила в прихожую, куда вместе с ней ворвался пропитавшийся запахом угля и сырой земли холодный бостонский воздух. Фонари, бросавшие дрожащий свет на мостовую, казались сегодня особенно назойливыми, выставляя напоказ растрепанные волосы и подол платья, испачканный грязью. Платье пахло табаком дешевых сигарет и приторными, почти удушающими духами – тяжелый, типичный для борделя, аромат, который она только что покинула. Пряди каштановых волос, обычно аккуратно собранные в незатейливый пучок, выбились, словно непокорные бунтарки, обрамляя усталое лицо, тронутое легким румянцем азарта.
Дом тетушки Агаты встретил Вивиан мрачным безмолвием. Он дремал в ночном сумраке, пропитанном запахом лаванды и воска, словно старый аристократ, закутавшийся в покрытое пылью величие.
Тяжелый воздух, напитанный воспоминаниями, застоялся здесь, будто дом давно привык копить в себе секреты своих обитателей. Где-то вдалеке гулко тикали часы, чье размеренное дыхание было единственным живым звуком в этом царстве прошлого. В вестибюле, где пожелтевший портрет прадеда в мундире Союза следил за каждым ее шагом, тишина была густой, вязкой, как патока, и от каждого ее движения она, казалось, становилась еще плотнее. Камин в гостиной, украшенный резными грифонами, уже не пылал — лишь тлеющие угольки бросали дрожащие блики на лица в овальных золоченых рамах, которые были развешаны вдоль стен.
Вивиан, крадучись, словно провинившаяся кошка, ступила на ковер прихожей, стараясь не издать ни звука. Ночная сырость промочила ее ботинки насквозь, и каждый шаг отдавался предательским шуршанием, грозящим разбудить бдительное око тетушки Агаты. Она надеялась проскользнуть незамеченной, раствориться в полумраке верхних этажей, но тень на тяжелых, бархатных портьерах гостиной дрогнула, выдавая чье-то присутствие.
— Как трогательно, Вивиан, что ты все же вспомнила о существовании родного дома, — голос Агаты, резкий и сухой, как шелест осенних листьев, полоснул тишину. Он был пропитан презрением, тщательно скрытым под маской вежливого удивления – оружие, которое Агата оттачивала годами.