Мгновение спустя Айлин все-таки вдохнула воздух и едва не закашлялась — ветерок плеснул ей в лицо смесью ароматов — соль и хвоя, свежая рыба и что-то резкое, алхимическое! Получившийся запах должен был отталкивать, но вместо этого показался невероятно притягательным!
Она с трудом отвела взгляд от моря и посмотрела перед собой — лестница уходила вниз прямая, как стрела, заканчиваясь у самой поверхности воды… нет, она уходила в воду! Прямо в зеленовато-голубую аквамариновую волну с кружевной серебряной оторочкой! Сбоку, немного выше воды, к лестнице примыкала маленькая терраса с резной мраморной ротондой, тоже сахарно блестящей на солнце, и Айлин смутно вспомнила, что вроде бы в определенные часы море должно подниматься — как же оно не заливает эту ротонду? Или вода остается ниже? Впрочем, неважно!
Ничего неважно, кроме возможности сбежать вниз по этой лестнице! Полной грудью набрать горько-соленое дыхание моря, разлитое в воздухе, наклониться и зачерпнуть воды, плеснуть ее в горящее лицо…
— Госпожа нравиться? — вопросила Амина так гордо, словно сама создала и море, и берег, и даже эту лестницу.
— Оно прекрасно… — прошептала Айлин, удивляясь, как не разучилась разговаривать. — Так прекрасно, что плакать хочется… И смеяться… И смотреть на него вечно…
— Госпожа понимать, — торжественно подтвердила Амина. — У госпожа большое сердце, только в такое сердце можно поместить великий красота! Всеблагая Мать протянуть людям две руки. В одна ладонь давать людям пустыня, в другая ладонь — море!
Она протянула перед собой руки со сложенными лодочками ладонями, показывая, как Всеблагая это сделала. И на миг Айлин показалось, что Всеблагая Мать должна быть не рыжеволосой белокожей дамой, как ее всегда изображают в храмах, а вот такой — смуглой, с огромными черными глазами и пухлыми губами на точеном остроскулом лице. Статной, величественной, но не мягкой, а хищно-опасной, дарующей не только плодородие, но и шторма с бурями, палящий зной и мертвенный холод… С чего люди вообще решили, что мир создан для них?! Он сам по себе, его чудеса рождены чем-то немыслимым, непостижимым, и если завтра весь род людской исчезнет, море даже не заметит потери, да и потерей это не посчитает…
— У море есть берег, у пустыня есть край, — напевно продолжила Амина. — У всего есть конец. Только у человеческий разум и сердце нет берег и край. Человек может пересечь пустыня и переплыть море! Человек может победить бог! И даже смерть победить! Но труднее всего для человек победить сам себя. Если смочь себя, то все победить. И пустыня, и море, и боги. Если не смочь, то малый, как песчинка, слабый, как водяной капля. Ветер повеять — и нет человек. Так у нас в пустыня мудрецы говорить.
И добавила, вздохнув и улыбнувшись, будто стирая всю серьезность сказанного:
— Госпожа не думать про великое, госпожа идти купаться. Есть время думать, а есть время любить и радоваться. Господин заждаться свой любимый женщина! Амина сказать, чтобы никто сюда не ходить, госпожа не беспокоить. Платье снять, можно рубашка купаться. Рубашка снять — можно совсем голый купаться. Никто не увидеть, море не рассказать.
«То есть как никто? — в сладком смятенном ужасе подумала Айлин. — А как же Кармель?! Я была с ним в постели обнаженной, но вот так, посреди белого дня и в огромном море… Как это вообще можно вынести?! Такой стыд… и такой соблазн…»
— Пока госпожа купаться, Амина полотенце принести, — безмятежно сообщила мауритка. — Еда и вино тоже принести, море совсем голодный делать.
И ушла по лестнице, оставив Айлин совсем одну, ошеломленную и растерянную, полную ожидания, предвкушения и только что родившегося азарта — ведь если море точно никому не расскажет, получается, что она боится поверить Кармелю? А это уж точно не так!
— Есть время думать, а есть время любить и радоваться, — медленно повторила Айлин, снова полной грудью вдохнула ветер, несущий запах моря, и сделала шаг, спускаясь еще на одну ступеньку показавшейся вдруг бесконечной лестницы.
Запустила пальцы в шерсть подвернувшегося под руку Пушка и сделала следующий шаг. Потом еще, еще и еще… А потом лестница вдруг закончилась, и навстречу Айлин, обнаженный, мокрый, с прилипшими ко лбу волосами, блестя каплями воды на бронзовой коже, из моря вышел Кармель.
— Ты пришла, моя донна, — сказал он, улыбаясь, глядя на нее восхищенно и жарко. — Смотри, эта лестница уходит под воду. Ты можешь зайти так далеко, как захочешь.