========== Часть 1 ==========
Яков Петрович бес был умный и хитрый. Делу Ада служил, конечно, всем сердцем, беззаветно, можно сказать, но сам-то прекрасно понимал, что Апокалипсис, Конец Света, Четыре всадника и прочие обещанные в Главной Книге плюшки хороши только в перспективе. Как недостижимый идеал, а не вот прямо сейчас, посреди века девятнадцатого - да не посреди еще, а в самом начале.
Столько еще интересного впереди, в конце концов. В будущее Яков заглядывать умел, но не любил - на ближайший срок это было бесполезной тратой сил, поскольку близкое будущее вещь - изменчивая и зависящая от неисчислимого количества факторов, а отдаленное будущее больно уж расплывчато, непонятно, а приглядываться, вдумываться, понимать - сил не хватает. Но те стильные штуковины, которые заменили неуклюжие, громоздкие кареты и повозки, Якову определенно приглянулись. Ради такого великолепия, победы металла над живой лошадью, стоило еще пожить в неопределенности, где ни Ад, ни Рай не одержали победы в войне за человеческие души.
Война-то вялотекущая, так ленивые толстые коты во дворе, на солнышке лапами друг на друга машут-вроде и не хочется, и поинтереснее дела есть, да вот только ноблесс, как говорится, оближ.
Положение обязывает.
Якова Петровича Гуро положение обязывало к другому - поскольку характер с веками стал уж больно самоволен, а нрав насмешливо-циничен, невыносим, как оказалось, даже для адского дворянства, жить, работать, да и просто существовать он предпочитал среди людей.
Вниз возвращаться не хотелось, уж на что церемониал века девятнадцатого был нуден, но Ад-то и вовсе застрял в тринадцатом, не позже. Яков всегда был чертом прогрессивным, а таким место наверху. Работается хорошо, дышится легко, а затылок не сверлит чей-нибудь недовольный взгляд, да и советов никто дурацких не дает.
А в Петербурге и вовсе вольготно - крестов много, а веры мало, так что и толку-то никакого. Не то чтобы Яков опасался серебряных символов и омывшей их воды - так, мелочь, неприятность, правда запах от святой воды с камзолов не выстирывается, но это можно потерпеть. В Москве другое дело, Москва тихая, монастырями окруженная, опасная. Хорошо, что столица нынче не там.
В Петербурге, на высокой должности, с хорошими связями, возможности у Якова были самые что ни на есть обширные. За своими приглядеть - чтоб не куролесили почем зря, людей не пугали, а то люди от испуга вечно в бесовщину, да в каменный век скатываются.
За противной стороной тоже присмотреть - они как перестараются со своими высокими материями, так тоже жди беды - то пророк какой сумасшедший объявится, то новая инквизиция нагрянет - про последнюю, кстати, до сих пор не ясно, чьих рук дело. Хотя, поговаривают, есть один пронырливый парень - Кроули, что ли, пригревшийся в Европе… Но это все на уровне слухов, да и лезть в дела Старого света Яков не любил. Здесь, в России, ему нравилось - он сюда, в конце концов, еще с Рюриком прибыл. Привык, наверное, полюбил чистый, свежий воздух огромной страны. Даже зиму - жесткую, опасную, полюбил.
Ну и главная работа любого уважающего себя беса - это, конечно, за людьми присматривать. Приглядывать, взращивать в них необходимые качества - а государева служба для этого как нельзя лучше подходила. Гуро вообще монархию любил и был ярым адептом этого политического уклада. Наверное, ни при какой больше структуре власти невозможно вырастить таких жадных, изворотливых, на чертей похожих людей.
Впрочем, то будущее, которым Яков иногда любовался словно сквозь тонкую ткань запахнутых штор, то, с блестящими безлошадными повозками намекало, что есть еще один вариант, даже более продуктивный, но пока что Яков предпочитал монархию. Ему нравилось, как любовь к Родине мешается с ярой беспринципностью, например. Да и сотни других сочетаний Света и Тьмы ничуть не были хуже, а Яков - что греха таить, любил баланс. Именно его поддержание давало надежду на то, что Великая война не разразится, например, послезавтра.
Если разразится - прощай планы на Оперу, а её Яков Петрович уж больно ценил. Не за действо на сцене, конечно - чего он там не видел-то? - а за все эти сливки общества, собирающиеся в одном здании и бурлящие не хуже самой зловонной жижи в отдаленном краю адских просторов.
Но до Оперы еще почти два дня, а ему, как блестящему следователю, надежде и опоре, можно сказать, столичного сыска, пора на новое дело, на новое место преступления - наверняка снова скучное и обыденное. По молодости-то оно интересно, конечно, в чужих головах копаться, углядывать связи, причины поступков, искать, отчего человек - хороший или плохой - совершает то или иное непотребство, но чем дальше в лес, тем понятнее становится, что большей частью все это от глупости. Неуемной человеческой глупости, то и дело принимающей то обличье большой жадности, то великой любви. “Бес попутал” - воют бабы в кухнях и виновные на допросах, а порядочный бес за такую дурость и не взялся бы. Так и хочется иногда подойти, перекинуться, когтями черными за подбородок ухватить, взглядом огненным полыхнуть, да прошипеть на ухо:
- Сами это вы, все сами, голубчики. Незачем во всем бесов-то обвинять. Вы, дураки, сами себе худшие враги на свете.
Но Яков Петрович всегда сдерживается, чай не малолетний бесенок пятисот лет от роду. Навеселился уже, теперь одна скука вокруг.
За всю свою следовательскую карьеру в этом облике Гуро едва ли с дюжину действительно интересных, заковыристых дел себе урвал. Впрочем, другие и с одним всю жизнь возятся, да никак одолеть не могут, а Яков поразвлекался вдосталь. Стоило оно того, определенно стоило, ни с чем не сравнится тот момент, когда хитроумие людское даже беса удивляет.
Когда с этим воплощением придется покончить, с новым Яков затягивать точно не будет. Разве что, в Москву переберется. Нужно себя тренировать, усложнять задания.
А пока - задушенная девица, среднего ума следователь и припадочный писарь.
Припадочных Яков не любил - этих всё Светлые оберегали, толпились вокруг - иногда даже видимые людскому глазу, в мороке, конечно, в человечьем виде. Но толпились, словно возле священного столба - непонятно, зачем он нужен, но нужен. И точка.
Работать невозможно рядом с такой толпой - что бесу, что следователю, да и настроение портят своим надменным видом и золочеными глазами. Ни шикнуть, ни прикрикнуть - уставов не нарушают, не в свое дело не лезут. Не любил, в общем, Яков припадочных.
Но этот странный донельзя оказался. Один совсем, да не просто без толпы крылатых сопляков вокруг, а вообще один. Будто в Верхней Канцелярии ему даже самого завалящего Хранителя выдать забыли. Якову от такой халатности даже обидно - он тут старается веками, душу в работу вкладывает - и это очень распространенное заблуждение, что у бесов её нет, а там, наверху, вот так просто забывают про мальчишку, хотя сами испокон веков орут, что каждому человеку - по Хранителю, чтобы чертям неповадно было соваться.
Даже у следователя, который над телом девицы что-то бормочет, и то хоть тихонький, дома оставшийся, да есть Хранитель - чувствуется. Не объяснить как, сродни запаху что-то.
А тут на тебе. Сидит один одинешенек, судебный писарь Третьего отделения Собственной Его Императорского Величества канцелярии со смешной фамилией Гоголь. Бардак да и только, хоть бери как щенка за шкирку, да в ближайший храм волоки с вопросом “Да вы тут совсем, что ли, все обленились?”
Никого никуда волочь Яков, конечно, не собирается, но в душу-то мальчонка западает.
Баланс, господа, баланс и порядок - вот что важно.
Впрочем да и ладно бы - про мальчонку Гуро забывает почти сразу, отметает как ненужный фактор, рассматривая распростертое тело задушенной девицы под недовольное бормотание следователя, дескать - ишь ты, связи у девицы, самого начальника пригласили, а дело-то - тьфу! - плевое. Яков давно заметил, что самому ему на жизнь сетовать не обязательно - это за него другие сделают. Ну им и полезно, в сугубо узкоспециальном для Гуро смысле.
- Ограбление это, - выносит вердикт следователь, закончив бубнить.