Получается, что патриот страны тот, для которого «мы самые лучшие и правильные в мире», а тот который говорит о недостатках, — не патриот?
Не так уж редко на встречах с читателями мне задают вопрос: почему власть так не любит народ, ведь она же из народа? И начинают вспоминать былые времена, как было тогда «хорошо». Вспоминают чьи-то рассказы о сталинском времени, пытаются оправдать его, говорят о нравственности и патриотизме прошлого поколения.
В ответ я спрашиваю, а вы видели это «хорошо» сами? Жили в этом «хорошо»? И главное, позвольте узнать, вы сами себя любите, точнее, уважаете? Вам есть, за что себя уважать? В ответ долгое молчание и неопределённый ропот. Снова ждёте, когда для вас «посыплется манна небесная». А давайте начнём себя перестраивать, и жизнь общества изменится.
По крайней мере, слава Богу, сейчас у нас нет миллионов безвинных жертв, которых сталинская власть отправляла в лагеря, потом на стройки, а потом на «бойню».
Закончу свою вступительную статью словами Эдварда Радзинского: «История — это карта для мореплавателя. И если места, где корабль потерпел крушение во имя полезнейших политических, патриотических целей, объявляются местами наших побед, это большая беда для страны. Она, как провинившийся школьник, будет повторять и повторять невыученный урок».
Глава I. «Историю лучше бы изучать не только за партой и по учебникам». (В. Путин)
1. Жизнь простого народа до Октябрьской революции 1917 года
(По рассказам Басовой Марфы Андриановны 1902 года рождения и Труновой Екатерины Ивановны 1906 года рождения)
Мне повезло проживать рядом с очевидцами исторических событий в нашей стране, которых я назвала выше.
По приезде на постоянное место жительство в село Басово я общалась с Басовой Марфой Андриановной (1902–2002), с Труновой Екатериной Ивановной (1906–1992) годов рождения.
Один из первых моих очерков назывался «Бабушка Махора», и написан он был к 100-летию со дня рождения этой удивительной женщины. Полностью его можно прочитать в книге «Мы были ангелами» под названием «Не делайте плохо, и Господь будет с вами». Я приведу отрывок из её рассказа о жизни до революции.
«Село наше до революции семнадцатого года относилось к Реутской волости Фатежского уезда», — начинает рассказ бабушка Махора и увлекает детей живой речью.
Примечание. Я привела своих учеников на встречу с долгожителем села.
«На правом высоком берегу реки Усожи находилась усадьба барина Шалимова Алексея Сергеевича, — продолжает она. — Как сейчас помню: плотный, небольшого роста и удивительно добрый человек. Таким я запомнила его с детства.
Сам он работал в Киеве прокурором, в имение наведывался часто. Вместе с барыней раздавал конфеты всей крестьянской детворе. По его положению он должен был сторониться крестьян, но он часто приходил к моему дедушке (дед мой был большой книжник). Они беседовали долго, потом вместе обедали.
Когда осматривали посевы, я тоже ходила вместе с ними по полям. Может, с тех пор я и полюбила родную землю, прикипела к ней всей душой, да так вот и осталась на земле.
Хочу вспомнить добрым словом барина. Когда у крестьян не хватало хлеба до нового урожая, они шли к нему, он всегда давал.
Семья наша была большая, как у всех в те времена. Мы имели свою землю, лошадь, корову. Много приходилось трудиться. Я очень дружна была до всякой работы. Пряла, ткала, вязала, даже чуни плела. На нашей территории до революции было четыре школы. Но я проучилась мало, может, и сама виновата. Но своего первого учителя запомнила на всю жизнь, звали его Михаил Григорьевич Логинов».
— Марфа Андриановна, — прошу я, — расскажите, пожалуйста, об Октябрьской революции.
«Я была уже взрослая, самостоятельная, всё понимала. Помню хорошо события 1917 года. Барин наш года за два до них совсем не появлялся в селе. Господи, до чего же люди бывают иногда слепы и глухи!».
Бабушка Махора взялась обеими руками за голову, покачала ею. Затем, чуть помолчав, продолжила:
«Как стали громить барскую усадьбу! Неграмотные, потому жгли книги, картины. Что можно было утащить, волокли домой. А усадьба была хороша! Она располагалась на горе в окружении вековых дубов, цветущей сирени, жасмина. Много-много было всяких цветов».
— Жаль, конечно, что ничего не осталось, — в короткой паузе тихо выдыхаю я.
«В памяти сохранилось только слово „Цветник“, да уцелели кусты сирени. Сейчас эта усадьба была бы лучшим Домом отдыха в крае или больницей», — с грустью заметила бабушка Махора.