И в какой-то момент один из добровольцев потерял сознание. Он упал, как стоял, и буквально сложился словно гармошка. Его осторожно вынесли, как иногда выносят тех, кто теряет сознание в церкви. Офицер глядел очень нежно.
Кейданы, идеальная Литва
Я вышел в Кейданах[170].
Мне хотелось увидать Кейданы спустя несколько лет. Когда я был здесь раньше, в первой декаде двухтысячных годов, они произвели на меня впечатление: в городок была впрыснута новая жизнь, и с перспективы сильно заскорузлой в то время Польши казались мне весьма прилично одизайненными. Все было сделано: стены, мощение улицы. Весь городок был аранжирован в единой концепции.
- Успасских, Успасских, - говорил народ. – Это все за деньги Виктора Успасских.
Успасских был одним из тех русскоязычных совков, которые решили функционировать в постсоветском пространстве, но по западной стороне баррикады. Рожденный под конец пятидесятых годов под Архангельском, в восьмидесятых он очутился в Литовской ССР, в которой остался и начал делать карьеру. После объявления литовской независимости он принял гражданство и занялся бизнесом. Основал фирму с названием "Efektas". Торговал с крупными российскими контрагентами, среди всего прочего – и с Газпромом. Потом начал играться в политику и попер как танк: его партия, Партия Труда, уже через год после учреждения выиграла первые в Литве парламентские евровыборы. Как и многие популисты в постсоветском мире, он выступил под социал-демократическими штандартами. Как и многие популисты вообще – обещал сражаться с коррупцией. Через год посыпались первые аферы. Через год Успасских выехал в Россию и не вернулся. Он шел по линии наименьшего сопротивления и, как каждый популист, плакался, что его прикончили литовские элиты. Вернулся через год, когда прокуратура издала приказ об аресте. Из домашнего ареста он вновь попал в сейм, только уже без фейерверков. Успасских сконцентрировался на карьере европарламентария.
Я ходил по Кейданам.
На улице стоял июнь, масса валяющихся на земле дохлых майских жуков. У одного была дырка в панцире, через которую было видно, что муравьи выели ему внутренности. Сейчас он выглядел словно скорлупа сожженного и выпотрошенного автомобиля, один кузов. Как будто жук вылез из панциря, бросил его, а сам куда-то отправился.
Сейчас, с перспективы времени, было видно, какая же дешевка были все эти Кейданы. Дерьсо из девяностых, паскудная штукатуроза[171] и притворное изображение черт знает чего. Наверняка, как обычно, Германии. Потому что, что можно изображать здесь, в Балтоскандии – разве что Швецию. Теперь было видно, насколько испорченным был у меня тогда, в средине двухтысячных годов, вкус, когда все это мне ужасно нравилось. Как мало мне нужно было для счастья, мне, европейцу с востока, который едва-едва вытащил голову из ПНР, но эта голова все еще находилась в несчастных девяностых годах. И вот достаточно было слегка покрыть штукатурочкой, посыпать позолотой – и вот, восхищение.
У рынка стояли притворные дома. Выстроенные вместо исторических домов, только гораздо более пафосные.
Я качал головой, и мне было немного стыдно за то, что тогда позволил себя обмануть.
Под памятником Янушу Радзивиллу[172] – в конце концов, это ведь был его город, прежде чем его в оборот взял Успасских – я уселся и закурил.
Найсяй, идеальная деревня
В конце концов, мне удалось добраться до знаменитой деревни Найсяй – литовской идеальной деревни, именно такой, которую представил в собственных мечтаниях родившийся здесь Рамунас Карбаускис, победитель литовских парламентарных выборов 2016 года. И оюбитель традиционного литовского язычества.
Начиналась зима, на плоских литовских полях тянуло холодом и серостью. Я проехал Шавле (Шауляй – лит.) и свернул на Гору Крестов[173]. Ну да, потому что важнейшее место литовского католицизма в поп-стиле размещается возле самой столицы литовского язычества в том же стиле "поп".
Гору пока что я объехал, потому что Найсяй мне хотелось увидеть днем, а смеркалось весьма рано. До того эту деревню я видел только по телевизору, потому что Карбаускис потратил кучу бабок на съемки сериала. Назывался он Лето в Найсяй и был чем-то вроде польского Ранчо, только более серьезным. Взлеты и падения обитателей сельской литовской провинции.
В его сериале камера, размещенная на дроне или на вертолете, пролетает над размещенным на холме историческим символом Литвы – "столбами Гедимина". А вокруг стоят фигуры языческих божеств.
170
Еще раз напоминаю, что в своих путешествиях по Литве (да и не только по ней), Автор использует польские названия местностей. По-литовски этот город называется Кедайняй.
172
Я́нуш Радзиви́лл (1612-1655) — крупный государственный и военный деятель Великого княжества Литовского из рода Радзивиллов, великий подкоморий литовский, генеральный староста жмудский, польный гетман литовский, воевода виленский, великий гетман литовский, князь Священной Римской империи на Биржах и Дубинках.
173
Гора Крестов — святыня в Литве, место паломничества. Расположена в 12 километрах от города Шяуляй на дороге Калининград — Рига. Представляет собой холм, по всей видимости, городище, на котором установлено множество крестов.