Перед вокзалом крутились панки. Культурные такие панки. Сигарет не хотели. Пришлось их самому приманивать и угощать. Когда они узнали, что я поляк, предложили выпить. Мы пробовали вместе ходить по улицам и выпивать, только как-то не слишком у нас выходило. Разговор как-то не слишком клеился. У меня частенько разговор не клеится. Да и о чем я должен был болтать с панками из Коттбуса, пускай это и был Хочебуж. Что анархия? Что пиво клёво заходит? Впрочем, не слишком-то оно клёво и заходило. С каждым глотком голова болела все сильнее. На улицах таблички были на двух языках. Bahnhofstrasse была Dwónišćowa Droga, а Berlinerstrasse – Barlinska Droga. Я спросил у панков, чувствуют ли они себя лужичанами. Мне ответили, что не дюже, разговаривать по-лужичански, понятное дело, тоже не умеют, но зато на ратуше у них имеется не только надпись "Rathaus", но еще и "Radnica". Вот эти они ужасно были горды. Мы попрощались, а я пошел проверить. И действительно, именно так там и было написано.
Самое лучшее, что немцы могли сделать лужичанам, это попросту позволить им быть теми, кем они сами желают. Написать им на ратуше "Radnica", а из Berlinersrasse сделать Барлинскую Дрогу. И сказать, что те, в принципе, могут все. У нас ведь демократия, так что пожалуйста. И тогда уже не за что будет бороться, и более ценные деньги вытеснят менее ценные, более привлекательная культура вытеснит локальную, естественным порядком более слабую. Таким образом лужицкость будет сведена к скансену или, в наилучшем случае, к хипстерскости. Да и вообще, где тут проблема, если свободно можно быть и немцем, и лужичанином? Кто может подобное запретить – да и зачем, собственно, запрещать, раз такой статус решает все проблемы, дилеммы и болячки тождественности? До тех пор, пока немцы их прижимали, до тех пор и было сопротивление. Так пускай немцы себе волосы на голове рвут, что силой германизировали великополян. Пущай ругают сами себя за Хакату[96]. Кто знает, если бы тогда великопольским полякам позволили делать то, чего тем хотелось, они сами бы постепенно переходили в немецкость. Или же болше в нее переходило. Как предки Ангелы Меркель, например. А так – да пожалуйста.
Лужице долгое время были славянским островом – от Польши отделенным немецкоязычной Силезией, от Чехии – горами, страной судетских немцев. После Второй мировой обе страны сблизились и коснулись Лужиц.
И вот тут-то в Польше воцарилась любовь к недавно открытому "младшему, слабому брату". Поляки сами себя назначили опекунами Лужиц. Был выдвинут девиз: "Над Лужицами польская стража". Вот только самим лужичанам, если уж что, ближе было к чехам. Если же говорить про стереотип поляка, то лужичане разделяли его с немцами: поляк всегда ассоциировался с бедняком. Сезонным работником, "бродягой".
Петр Палыс из лужицко-польского общества Pro Lusatia и знаток данной тематики, рассказал мне историю, которую ему, в свою очередь, рассказал какой-то лужицкий учитель из города Гродк (немецкого Шпремберга):
- Когда в 1945 году в Лужицах стояли польские солдаты, к нему пришел один из офицеров. У него имелось предложение. Говорил, что граница только-только создаются, и что Польша там, где стоит нога польского солдата. Точно так же хорошо, убеждал он, Польша может быть и здесь, в Лужицах. Офицер убедил учителя начать сбор подписей под петицией по данному вопросу. Подписи собрали, вот только – ко всеобщему изумлению – всего их было целых четыре.
Существовала, правда, еще и программа обретения независимости, но слабая. Палыс описывает ее в одной из своих статей:
"Серболужицкая программа, самое большее, сводилась к обретению полной независимости в миниатюрном государстве по образцу Люксембурга или Андорры. Такая концепция имела бы большие шансы на успех, поскольку в образовавшейся после войны геополитической конфигурации Лужице очутились между границами Польши и Чехословакии и не образовывали какого-либо обособленного анклава. Приемлемой была бы и автономия в рамках Чехословакии или Польши. Географические соображения способствовали второй возможности, но среди серболужицкого населения преобладала прочешская ориентация".
Ну вот, скорее – чехи. А чехи, что там ни говори, это не то, что поляки. Славяне, но более близкие. Почти что немецкие.
- Большая часть лужицких священников, являющихся крупной частью серболужицкой интеллигенции, - говорил Палыс, - образование получала в Праге.
Чехи же – в том числе и президент Бенеш – подходили к лужицким постулатам довольно прохладно. Ведь даже в исторических Лужицах этнические и национально осознающие себя лужичане не представляли слишком большого процента населения. Серболужицкое движение оценивало их количество приблизительно в пятьсот тысяч человек (что и так представляло бы всего лишь половину населения территорий, из которых собирались склепать лужицкое микро-государство), но реальное их количество следует оценивать тысяч в сто. Чехи – которые в те времена были заняты тем, что выбрасывали за границы страны судетских немцев – не слишком-то желали включать в свое государство очередные территории, населенные теми же немцами. Причем, теми же самыми, которых только-только из Республики выселил, поскольку многие судетские немцы, рассчитывая на скорое возвращение в покинутые дома, поселилось неподалеку, как раз в Лужицах.
96
Германское Общество Восточной Марки было немецкой радикальной, чрезвычайно националистической ксенофобской организацией, основанной в 1894 году. Среди поляков, как правило, оно иногда называлось аббревиатурой как Х-К-Т или попросту Хаката по первым буквам фамилий основателей общества: фон Хансемана, Кеннемана и фон Тидеманна. Основной и никем не оспариваемой целью Общества была окончательная германизация польских земель в прусском разделе.