- Некоторые полицейские поддерживают партию Котлебы, - рассказывает Слобода. – Но опасаться не стоит, наверняка не все.
Дело в том, что фашиствующие взгляды Котлебы не дисквалифицируют его уже на старте. Все больше людей видит в нем сложную проблему: частично неприемлемую, но частично как такую, с которой можно и согласиться. \Это как с I Республикой священника Тисо.
Чудовищным кажется то, что неофашист без особо крупных фондов, никогда не отказываясь от экстремистской риторики, сделался поначалу жупаном важного словацкого региона, а потом еще и ввел в парламент своих депутатов.
- В самой Банска-Бистрице он даже не так уже и популярен, как в провинции, - говорит Томан. – Вы поездите по окрестным селам, поговорите с людьми…
Так что мы поехали в Церин, где в красивой, сложенной из камня и дерева готической сельской церквушке служит Душан Месик, который – о чем все прекрасно знают – сильно симпатизирует Котлебе. Это он освящал таинство брака Котлебы.
Словакия – это деревня, и даже национал-социализм в ней деревенский. Идиллический. В Германии была Национал-социалистическая Рабочая Партия, а в Словакии – Народная Партия Наша Словакия. В Германии демагог-горожанин в качестве главы государства, шлифовавший свою роль в рабочих пивных подвалах, а в Словакии – священник Тисо, то есть, проповедник, который с амвона обращал народ в националистическую веру. Или же архитектура: в Германии нацистское каменное, мегалитическое, пост-христианское неоязычество с впечатанным Ruinenwert[107], потому что, если когда-нибудь этот тысячелетний Рейх завалится, то после себя он обязан оставить руины, гораздо более возвышенные, чем римские; а в Словакии это что-то вроде деревянной готики.
Потому что церковь священника Месика выглядела словацкой идиллией – на зеленом холме, среди живописной, рассеченной улицами-долинками деревушки, ора была окружена деревянной оградой, в которой пасутся овечки. Пожилое семейство, ухаживающие за церковью муж с женой, не могут Месиком нахвалиться. Работящий, деятельный, не жалея себя ремонтирует церковб. А Котлеба? Тоже замечательный человек, сорок тысяч дал на новую крышу!
А не мешает ли им экстремизм Котлебы?
Восторженные до сих пор старички неожиданно делаются холодными.
- Так вы, что, не за Котлебу? – спрашивают.
И тут же начинают уже известную песню:
- Понятное дело, сам по себе экстремизм, он нехорош, но этих цыган…
Священник Месик о политике говорить не желает. Он может, предлагает, нас исповедовать. Поучает, что отсутствие веры – это очень плохо. Масонв, о которых он не забыл припомнить – это тоже плохо.
Разговор не получается. Месик просто выталкивает нас за ограду.
Патрик утверждает, что словаки не проработали уроков времен Тисо. Что их тихий релятивизм тех времен прекрасно продолжается и сейчас. Продолжает культивироваться миф, что Словакия в экономическом смысле была тогда в порядке, что втихую и вполне себе неплохо можно было войну пережить (ну да, вплоть до безнадежного восстания), что Словакия впервые в истории обрела независимость. И еще достоинство. И дело здесь в том, что она громко кричала об одном и другом, ибо трудно говорить о независимости в ситуации полной зависимости от Германии и о достоинстве как раз тогда, когда немцы указывают, а что тебе делать. И приказывают тебе, к примеру, отдать шмат собственной земли венграм.
- Парень, - рассказывает мне Патрик. – Я только лишь в Майданеке увидел бараки словацких евреев. Ведь в самой Словакии об этом практически не говорят. Табу. Или, возможно, не табу, а попросту нет проблемы. Нужно было, вот такое и делалось.
- Политика? – фыркает Орешек. – Да мы до политики и не доросли. Средний словак желает двух противостоящих вещей: чтобы государство обеспечивало все на свете: дороги, электричество, воду, работу, пенсии, безопасность – но только чтобы его вообще не было. Вот чтобы не доставало оно человека своим наглым существованием.
То же самое и с Европой. Словакия изолируется, и ей с этим хорошо. Она замкнулась сама на себя и миром не интересуется.
- Междуморье? – спрашивает Патрик и смеется. – Парень, да какое еще Междуморье… Ты думаешь, будто бы кто-нибудь здесь знает о каком-то там Междуморье? Все, когда уже хорошенечко заложат за воротник, будут тебе говорить, как спасти мир. Что надо делать во Франции, Германии, Англии, как должна действовать Америка. Только это вовсе не значит, будто все это их интересует. Словак, что он должен знать, то и знает. Недавно, - говорит он, - у нас издали три книжки о цыганах. И ни одну из них не написал словак. И книги эти не слишком-то и продаются. Словаки жалуются на цыган, но не желат ними ни заниматься, ни читать про них. Они просто про них знают. СВОЕ ЗНАЮТ. Так что видят они такую вот книжку, кривятся и говорят: да дайте же мне, блин, покой с этими вашими цыганами.
107
Страсть к развалинам, любование развалинами. "В немецком языке есть еще один термин для руин: “Ruinenwert”. Это слово описывает определенный концепт, по которому в проект строительства здания закладывается мысль о том, какие из него получатся развалины и как их можно сделать максимально живописными". (https://angliya.com/2014/04/07/%D1%81%D1%82%D1%80%D0%B0%D1%81%D1%82%D1%8C-%D0%BA-%D1%80%D0%B0%D0%B7%D0%B2%D0%B0%D0%BB%D0%B8%D0%BD%D0%B0%D0%BC/ )