“Эбра, этот маленький шакал!” — подумал Фабиан.
“Ну что ж, пусть берут его на работу, — махнул Коэрапуу рукой. — Его или кого-нибудь другого, идейного и чистого. Посмотрим, как он будет справляться, как быстро прогорит. Приходит другое правительство, и значит, другие работники. Что ж, пусть приходит Эбра, — горько усмехнулся Коэрапуу. — Старые воровали. Новые еще больше будут воровать, — был уверен он. — Старые были коррумпированы, новым тоже этого не избежать. Только они будут хитрее, тоньше. Видел, как они даже умных людей одурачили. Кем этот новый патриот был бы раньше? Был бы в каком-нибудь институте младшим научным сотрудником или в школе завучем по внеклассной работе. Наверное, таскал бы домой писчую бумагу. Или копирку. Больше ведь нечего было воровать. А теперь они у пирога. Уж они свое возьмут. А я, дурак, все верил, что есть еще люди, для которых своя рубашка не ближе к телу!”
“Что ж ты так? — не мог не спросить Фабиан. — Почему же ты о себе не позаботился?”
“Не знаю, — досадовал Коэрапуу. — Я из другого теста сделан”, — сказал он, криво усмехаясь.
“Разве тебе не жалко уходить именно теперь? — спросил Фабиан. — Теперь, когда самое трудное время осталось позади? Почему все достигнутое ты хочешь оставить другим? Дескать, приходите и откладывайте яички в свитое мной гнездо”.
“Конечно, немного жалко, — согласился Коэрапуу. — Но, видимо, так должно быть. Кстати, не я один ухожу. Например, Мийли тоже уходит”.
“Она же знает четыре языка!” — удивился Фабиан.
“Да, но она не может распланировать день своего начальства. Хотя вряд ли кто сможет с этим справиться. Начальник уже десять встреч назначил, никому об этом не сообщив. Если кто-нибудь позвонит и его спросит, то Мийли ничего не сможет ответить. И тогда она будет виновата в том, что не в курсе дел своего начальника. Шеф большой танцор, но любой бывший аппаратчик ЦК разбирался в бюрократии больше, чем он”, — подвел итоги Коэрапуу.
“Кто еще уходит?” — спросил Фабиан.
“Пеэтер уходит. Сказал, что не может так часто задерживаться из-за ночных совещаний начальства. Да и Муська тут не засидится. Еще ушел Вааза, ну этот, из отдела внешэкономики. У него жена и ребенок в Тарту. Он уже год мотается между двумя городами, он сказал, что в этой системе ему не на что надеяться. Если удастся раздобыть квартиру, то он вернется. Но это вряд ли получится. Если где-то платят гораздо больше и человек это распробовал, то вряд ли он захочет вернуться. Слышал также, что уходит Хулио Бильбао, этот, с заячьей губой, который наполовину испанец. Он сказал, что его как иностранца выживают, все хотят прибрать к рукам университетские парнишки. Он предпочитает быть референтом по иностранным делам на одном совместном предприятии”.
“Ну что ж, до свидания”, — пожал ему руку Фабиан.
“До свидания, когда-нибудь встретимся и вспомним былые дни”.
Последние дни
Шеф многого достиг, и все-таки недовольство им росло день ото дня. Немало людей критиковали его, считая, что можно было действовать намного эффективнее. Конечно же, его стали упрекать в том, что он жил на деньги Момсена. Считали также, что ни в коем случае нельзя было брать с собой Орвела. Теперь не было никакой уверенности, что российская разведка уже в самом скором времени не узнает от Орвела все секреты “Миссии” досконально.
По каким-то каналам оппозиция разнюхала про отели, в которых они жили. Это унижает достоинство Эстонского государства! Не говоря уже о коротком пребывании в доме любви “Petitе Parisienne”.
Особенно острой критике подверглись танцы шефа. Было решено, что устроенный им каэраяан у президента — это полная безвкусица, а казачок в Генеральной Ассамблее — политическая ошибка. По крайней мере это нужно было предварительно согласовать с иностранной комиссией парламента, считали его противники. На Рудольфо появились в прессе карикатуры, против него интриговали в кулуарах.
Однако примечательно было то, что Пакс держался в стороне от проводимой против Рудольфо кампании, хотя можно было предположить, что он с удовольствием примет в этом участие. Но Пакс был сейчас народнее всех народных, он ждал, когда его объявят министром, и не хотел ни с кем ссориться.
В связи с этими абсурдными обвинениями беда была еще и в том, что Рудольфо не хотел им отвечать, обеспечивать себе тылы. Он знал о своем превосходстве над остальными и поэтому вел себя довольно беспечно, казалось, ему было достаточно того, что на его стороне правда. Он недооценивал противника.
Его друзья и сторонники реагировали на это болезненно. Видя, что им не удается убедить шефа выступить в свою защиту и опровергнуть направленные против него ложные обвинения, они яростно стали призывать его коллег и приближенных выступить в прессе с соответствующими разъяснениями.