Судя по тому, как заиграли желваки у него на скулах, его бриллианство было недовольно. Очень недовольно, но тут уж я ничего поделать не могла, да и, признаться честно, не особо хотела. Я остаюсь не ради его удовольствия, а потому что хочу, чтобы Кристин и Аделин были счастливы… по крайней мере, все то время, что я буду с ними рядом.
Пока в алмазных мозгах крутились бриллиантики, я терпеливо ждала.
— Хорошо, — буркнул, наконец, Демаре. — Что-то еще?
— Это, пожалуй, все. Но если вы дотронетесь до меня хотя бы… — я выставила вперед палец. — Или коснетесь своей магической штукой…
На этом моменте я осеклась и решила, что пора сворачиваться. Тем более что стоять рядом с ним вот так близко было очень странно, я чувствовала непонятный жар и пульсацию под браслетом (должно быть, из-за его перстня). Поэтому развернулась и направилась в палату, где доктор водил над головой Кристин каким-то прибамбасом, напоминающим современный сканер или электронную игрушку, что была у меня в детстве. С той лишь разницей, что в моей игрушке не было драгоценных камней.
— Мирэль Тонэ! — воскликнула девочка, подпрыгнув так, что чуть не стукнулась макушкой об этот сканер: доктор едва успел отдернуть руку.
— Вы закончили? — поинтересовалась я.
— Да, — недовольно произнес он и добавил, обращаясь уже к Демаре: — С мирэль Кристин все в порядке, но некоторое время придется последить за тем, чтобы у нее не было лишних тревог и беспокойства.
— Вы же последите, мирэль Тонэ? — Кристин пристально на меня посмотрела.
М-да, по характеру — вылитый отец.
— Если обещаешь чувствовать себя хорошо.
В конце концов, не все только тем, у кого фамилия Демаре, манипулировать.
— Обещаю! — радостно согласилась Кристин.
— Ну тогда давай переодеваться. Мужчины, выйдите.
Мужчины покосились на меня, особенно тот, что на букву Д, но я и бровью не повела, направляясь к саквояжу, куда сложили платьице и другие вещи Кристин.
— А как папа себя повел?
Я чуть не уронила платье, которое расправляла перед тем, как помочь девочке снять больничную рубашечку.
— Что значит — как?
— Ну, мама говорила, что вести себя недостойно — это топать ногами, кричать или ругаться, — на последнем слове Кристин понизила голос. — Страшными словами.
— Ну, — осторожно начала я, помогая девочке выпутаться из балахонистой одежки. — Он топал ногами и кричал.
— Громко?
— Громко.
— Вы испугались?
Можно и так сказать.
— Очень.
— И поэтому хотели от нас уйти?
— Нет, уйти я хотела не поэтому.
— А почему?
Уже почти и забыла, насколько это временами сложно — быть няней.
— Потому что, Кристин, если позволять на себя кричать и топать ногами, со временем перестанешь себя уважать.
Девочка нахмурилась, и пока мы одевались, не сказала больше ни слова. Зато когда я начала заплетать ей косу, повернулась ко мне с самым серьезным видом:
— Думаю, вы поступили правильно.
Я улыбнулась:
— Спасибо.
— И еще хотела сказать, что папа очень вспыльчивый. Совсем как я. Знаете, я ведь очень сильно на вас разозлилась сегодня утром. Решила, что вы хотите нас бросить, потому что мы вам надоели. Потому что мы вредные и не всегда ведем себя хорошо, пачкаем одежду, и… я тогда плохо поступила с Реми…
— Давай-ка договоримся так, — сказала я, завязывая ей бант. — Мы больше никогда не будем возвращаться к теме Реми. И уж тем более не будем говорить о том, что вы можете мне надоесть, потому что это не так.
— Разве вы никогда на нас не злились?
— Злилась? Нет.
— Неправда!
Кристин строго посмотрела на меня, и я пожала плечами:
— Ладно, разве что самую малость.
Рассмеялись мы вместе, и в эту минуту меня окончательно отпустило. Ненадолго, потому что по телу прокатилась знакомая дрожь, а браслет разогрелся. Не нужно было даже оборачиваться, чтобы понять: в дверях стоит Демаре.
Впрочем, когда я обернулась, мне уже удалось справиться со своими донельзя странными чувствами. Поэтому я спокойно встретила его взгляд и довольно прохладно произнесла:
— Мы готовы.
Время летело незаметно. Ускорило свой бег и неслось как сумасшедшее, если так можно выразиться: на самом деле я считала дни до путешествия в Ланси и, к своему глубочайшему сожалению, отнюдь не потому, почему делала это раньше. Каждый день в обществе Кристин и Аделин казался мне чудом, и даже когда после завершения рабочего дня водитель отвозил меня домой, улыбкой на губах я была обязана именно им. Сказать, что близняшки стали шелковыми — значит, ничего не сказать.