Межнева пустошь
Виктор любил охотиться. Он так и говорил – «люблю». Только если приглядеться, то любил он на самом деле подолгу плавать на своей старой, латаной-перелатанной надувной лодке по заросшим камышом озёрам и соединявшим их протокам, особенно ранней осенью. Ему нравилось любоваться доселе невзрачным, а сейчас внезапно расцветшим лесом, вглядываться в поблёкшее сентябрьское небо, вслушиваться в баюкающий голос далёких пустошей и, при случае, стрелять в пролетающих над ним уток, которых, к слову сказать, на болотах водилось великое множество. Собственно, не будь у него ружья, он бы с не меньшим удовольствием плавал бы и так, а быть может, и вовсе прогуливался бы пешком, собирая грибы, но ружьё было, и оттого он считал своим долгом брать его на болота и стрелять, когда выдавалась такая возможность. Впрочем, он чаще промахивался, чем попадал, так как ему нравился сам процесс стрельбы, а не её результат.Тяжесть остро пахнувшей смазкой двустволки, тусклый блеск воронёной стали, отдача, грохот, гулкое, размашистое эхо и кисло-острый запах пороха пьянил его. Он улыбался после каждого выстрела, а когда видел, что все утки целёхоньки – улыбался ещё шире и беззлобно грозил им вслед. Словом, был он редкий чудак и ко всему прочему, был он абсолютно уверен в том, что на болотах ему ничего не грозит. Нет, не то чтобы он не страшился лихих людей с ружьями, которые хоть раз да и встречались всякому, кто подолгу странствует в подобных местах – таких встреч он всячески избегал и был осторожен – речь шла о другом. Он совершенно не боялся потусторонних сил, которые, по слухам, любили Мешёру до ужаса, так что буквально под каждой гнилой корягой можно было найти здесь если не лешего, то кикимору, а заповедные озёра так и кишели русалками да водяными. Виктор абсолютно не верил в болотных призраков, рассеяно слушал истории про оживших утопленников, посмеивался над легендой об Ушме, а рассказы о гиблых трясинах лежавших за Чёрной гривой и вовсе не вызывали у него ничего, кроме презрительной ухмылки. Он был опытным путешественником и немало повидал на своём веку, но хоть тресни, нигде, даже мельком, не встречал р на своём пути болотную нечисть, а потому и не верил в неё. Да, в Демьяновом урочище человек мог запросто заблудиться и плутать по много дней. Да, в Мяковой трясине у Нижнего озера легко можно было увязнуть и сгинуть. Конечно, на старых торфоразработках нужно было быть крайне аккуратным и осмотрительным, чтобы не попасть в старый котлован или присыпанную валежником яму, но какое всё это имеет отношение к нечистой силе? Если уж на то пошло, то скверная дорога между Шатурой и его деревней была куда более проклятой, нежели лес, так как гибло на ней народу в сто раз больше. «Нет, - качал головой Виктор, смоля папиросу, - всё это чушь. Просто нелепые сказки. Болота ничуть не страшнее города, а быть может ещё и получше будут... По крайней мере, там тебя никто зазря не обидит...»Так думал наш охотник, и ни разу за всё время его странствий не пришлось ему усомниться в правоте своих догадок. Ни разу, пока не задумал он добраться до Межневой пустоши, на которой ни разу доселе не был...Собственно он давно хотел попасть туда, но каждый раз ему что-то мешало, да и лежала пустошь в стороне ото всех троп, и путь к ней был долог и труден. К тому же, место это считалось гиблым. Рассказывали, что во времена освоения Мешёры там вздумали проложить узкоколейку, чтобы спрямить путь вокруг болот. Сказано-сделано. Дорогу стали тянуть через бурелом и пустоши, рубя лес и делая насыпь, да только на вторую неделю вся бригада строителей вдруг померла - повесилась в одну ночь в своём рабочем вагончике, а их бригадира нашли утопшим в соседнем мелком озерке. Дело замяли, объявив, что рабочие отравились техническим спиртом, но слухи уже поползли и когда вторая бригада в панике разбежалась не проработав и дня, утопив трактор и побросав всё на свете, работы приостановили, созвали комиссию, а потом всё забросили, так что и поныне можно было найти там остатки домика и край торчавшего из трясины трактора. Дорога пошла стороной, через Северную гриву, а Межневая пустошь и несколько озёр по её краю стали проклятым местом. Сюда то и хотел добраться Виктор, так как слышал, что места там сказочно красивые и что самое важное – совершенно дикие и человеком не замусоренные. «Людей там нет, а больше бояться мне на болотах некого, - размышлял он, направляя свою лодку по узкой лесной реке в сторону пустоши. – Вода в этом году стоит как никогда высоко. Когда ещё такая удача будет? По такой-то воде я мигом туда доберусь, и даже идти не придётся... А ежели и придётся, так самую малость, километра три-четыре, как повезёт... Уток там должно быть видимо-невидимо... И тихо...»Два дня Виктор пробирался по узким протокам и старым руслам до озёр, за которыми начиналась та самая роковая пустошь. Август был тёплым и печальным. Тень осени уже склонялась над остывающим лесом, и утром на траве кое-где блестел иней, но листва ещё была зелёной и когда солнце припекало, казалось. Что лето в самом разгаре.. Виктор плыл не спеша, наслаждаясь природой и удовольствием вдыхая полный грибного запаха воздух. Его лодка скользила по тёмной глади воды легко и бесшумно, точно призрак, унося путешественника всё дальше и дальше вглубь заповедных просторов Мещёры.«Хорошо, - думал Виктор. – Как есть хорошо... Где ещё так отдохнёшь?.. И тихо...» На третий день, утром, когда он отвязывал лодку от берега, его отражение в воде вдруг жутко исказилось, и из озера на него глянул мертвец. Вадим отшатнулся, но затем, вновь подошёл к берегу и склонился над водой. Его лицо было спокойным и слегка насмешливым.«Показалось, – усмехался он своему отражению. – По-другому и быть не может... В лесу всякое привидеться может, да только не нужно это в сердце принимать... Пустое это... Лес попусту не тронет...»Виктор умылся, забрался в своё судёнышко и оттолкнулся от берега. Вода нежно зажурчала под вёслами. и он заулыбался. Он любил этот звук в ранней тишине окутанного туманом озера, когда кажется, что ты один на всей земле и эта кружевная тишина будет длиться вечно.Он пересёк первое озеро сравнительно быстро, но оказавшись на втором, сразу же оказался в лабиринте узких проток, которым конца и края не было видно, так что он проблуждал в них до самого вечера, да так и не смог добраться до выхода.«Ничего... - думал он, устраиваясь на ночлег на небольшом острове. – Две трети прошёл и славно... Помаленьку одолею... Завтра с новыми силами живо пробьюсь, а там, глядишь, и на реку выйду... А хорошо тут... Тихо...»Пару раз над ним пролетали утки, но он так устал за день, что ему было лень стрелять. Он просто смотрел на них и прикидывал, как бы он в них прицелился. Только когда стемнело, не в силах отказаться от удовольствия, он медленно поднял тяжёлое ружьё, крепко прижал его к себе, толкнул предохранитель и медленно потянул спусковой крючок целясь в полярную звезду. Сумрак озарился двумя вспышками. Рваное эхо помчалось над болотами, а он всё стоял, не отнимая от плеча ружья, жадно вдыхая горький дым и настороженно вслушиваясь в тающий вдали грохот выстрелов. Потом он вытащил стреляные гильзы, повесил ружьё на ветку и вдруг замер, точно громом поражённый, потому что ему показалось, что кто-то стоит прямо за его спиной и лицо его ужасно и черно...Видения пропало так же быстро, как и появилось, но он никак не мог унять дрожь в руках, и кружка с чаем ходила ходуном.«Устал я, должно быть, - размышлял он, полулёжа на подстилке из сухой осоки. – А может и старею... Шестой десяток всё же, не шутка... А только всё одно странно, отчего это со мной вдруг твориться?.. Кому рассказать, так засмеют... Скажут, ага, теперь то ты веришь?! А во что верить то? В леших что ли? В кикимор? Брехня... Я тут сорок лет ошиваюсь, да никого кроме кабанов, да лосей не видывал... Они тут хозяева, больше некому... Они, да я...»Он уснул в полночь и проспал до ранней зари. Ночные тени витали над его головой и болота дышали ему в лицо, но он был покоен и проснулся свежим и бодрым, как встарь. Наскоро поев, он быстро отплыл и через три часа преодолел остатки лабиринта. Выплыв на чистую воду, он, не оглядываясь, поплыл по следующему озеру, длинному и узкому точно лезвие охотничьего ножа. Он грёб сосредоточенно и зло, точно работал не вёслами, а махал колуном, и на его лбу стоял пот. Мертвец сидел на корме. Он знал, что он там. Он забрался туда ещё в лабиринте и больше не желал исчезать. Виктор не смотрел на него и продолжал угрюмо грести, без отдыха и покоя, точно одержимый и всё думал:«Я, что же, получается, сошёл с ума, да?.. Как же так?.. отчего я?.. Зачем?..»Изредка он отпускал вёсла, торопливо засовывал в рот папиросу, прикуривал её и снова бросался грести, точно боясь, что если он не сделает этого, то мертвецу на корме это не понравиться. «И всё равно это неправда, - бормотал он, морщась от дыма. – Всё равно это неправда! Не может этого быть. Он не настоящий... Это я вижу его, но его нет... Нет... И я не болен... Я нормальный... Я просто немного устал... Такое бывает... Раньше не было, а вот сейчас есть... Но ничего... Вот я отдохну, и всё будет хорошо... Всё опять будет хорошо... Просто не смотри на него... Не смотри... Тебе кажется, что это ты, но это ложь... Ты жив... Ты дышишь... У тебя ружьё... Просто греби и всё наладится... просто не думай о нём...Он миновал длинное озеро, а за ним ещё несколько небольших озёр и начал и