- Эй, шрамы это круто, - мягко произнес Ньютон таким непривычным чуть хриплым от возбуждения голосом, поднимаясь за Германном и снова прикасаясь к ткани.
- Не такие, - тихо, но уверенно произнес Германн и не удержался, снова наклонился к растрепанному биологу, целуя его раскрасневшиеся губы. И не стал его останавливать. Гейзлер все видел в дрифте. Он знает…
Рубашка медленно соскользнула с худого бледного тела математика, и Готтлиб в один момент готов был пожалеть, что на все это согласился. Воздух холодил горячую кожу, а горящий взгляд Ньютона был почти невыносим. Ненужная одежда соскользнула с кровати, и Гейзлер мягко улыбнулся напряженному другу и сам стал снимать с себя рубашку и галстук, сделал это на удивление быстро и ловко, не глядя, откинул одежду куда-то на пол, подставляя под бледный свет светильника свое завораживающее цветное, покрытое татуировками тело. Но не успел Германн разобраться в рисунке, как биолог уже прильнул к нему, целуя бледные плечи и шею, задыхаясь от вновь нахлынувшего возбуждения, отдающегося пульсирующим жаром в паху.
Даже сейчас почти невозможно расслабиться и полностью довериться человеку. Пусть даже после пяти лет работы и десятков дрифтов, ближе, чем он, нет никого. «Нет, и не будет», - промелькнуло в сознании Германна, когда он обхватил Ньютона руками, поглаживая его спину, чувствуя бугорки позвонков под теплой кожей, касался его мягких боков, вздрагивая от слишком грубых, нетерпеливых поцелуев, от которых на бледной коже оставались темные пятна засосов. Гейзлер бережно прикоснулся к широкому, неровному шраму, который начинался на боку Германна и, прерываясь, тянулся к бедру, исчезал под поясом брюк, но Ньютон знал, что этот шрам сползает до больной ноги, обрывается ниже колена широкой полосой.
- Ложись обратно, - требовательным шепотом сказал Готтлиб своему любовнику, который уже расстегнул ремень на его брюках. Гейзлер поднял на него вопросительный взгляд, но ничего не сказал, покорно отпустил уже расстегнутые брюки коллеги и откинулся на кровать, и Германн снова оказался сверху, целуя приоткрытые горячие губы биолога и медленно поглаживая его полуобнаженное тело, задевая прохладными пальцами нежные соски, которые аккуратно огибал рисунок татуировки.
Только когда Ньютон почти неприлично шумно начал вздыхать сквозь поцелуи, Германн отстранился от него, чтобы окончательно раздеться.
- Нет, лежи, - остановил Германн Ньютона, который хотел ему помочь. – Лежи, - хрипловато, но строго повторил он, окончательно собираясь с силами, чтобы заставить себя снять брюки вместе с бельем. Делать это под жадным откровенным взглядом коллеги было почти невозможно. Во рту противно пересохло, и губы неприятно кололо после долгих поцелуев. Ткань мягко скользила по худому бледному телу, и Ньютон не мог отвести от него взгляда, чувствуя как туго стягивается в его теле комок возбуждения, сжимая все жилы в теле.
- Черт…- медленно выдохнул Ньютон, неожиданно для себя понимая что без этой старомодной практически старческой одежды, без круглых очков на цепочке, со слегка растрепанными волосами и в этом мягком освещении Германн выглядит намного моложе. И даже шрам, рассекающий его тело широкой, рваной полосой, только придавал ему какой-то силы, завершал весь образ.
- Хватит так пялиться, - с раздражением в голосе проворчал Германн, снова склоняясь над Ньютоном.
- Ты просто… - проговорил биолог, но Германн только нетерпеливо нахмурился и расстегнул джинсы Ньютона и со слишком серьезным лицом принялся раздевать друга.
Ненужная одежда тихо соскользнула на пол, и Ньютон потянул на себя Германна, уже не в состоянии спокойно дышать без его поцелуев и желая, всем телом желая ощутить его.
- Тише, - лишь коротко поцеловав биолога, с самодовольной улыбкой хмыкнул Германн, до головокружения отчетливо чувствуя, как ему в бедро твердо упирается член Ньютона. – Повернись, - на выдохе попросил Готтлиб и подтолкнул Ньюта на бок.
Германн чувствовал, как сильно напряжен Гейзлер, слышал его сбитое дыхание и, прикасаясь губами к нежной коже на шее, ощущал, как пульсирует кровь в его венах, отдаваясь эхом от каждого удара сердца возбужденного биолога. Тонкие пальцы математика заскользили вдоль позвоночника Гейзлера, неспешно касаясь разноцветной татуированной кожи, поглаживая оскалы кайдзю и очерчивая изгибы чешуйчатых тел нарисованных на коже монстров, касаясь вздымающихся ребер и мягких боков Гейзлера, мучительно неспешно спускались к самому низу его спины, где яркий рисунок обрывался, и начиналась чистая, не тронутая иглой бледная и мягкая кожа.
Возбуждение тяжелым молотом стучало в висках, но Германн не позволял себе торопиться, даже когда неожиданно для себя услышал почти умоляющий стон Гейзлера, который не отличался выдержкой математика.
- Я еще ничего не сделал, а ты уже шумишь, - хмыкнул Германн на ухо Ньютону, чуть крепче прижимаясь к его обнаженному, такому горячему телу, и приобнял лежащего на боку биолога, который крепко вцепился в простыни дрожащими пальцами.
- А ты надеялся, что в постели я окажусь тихоней? – с дрогнувшим смешком спросил Ньютон, повернув голову к Готтлибу, и уже хотел повернуться к нему целиком, но Германн удержал его на месте.
- Лежи, - только и сказал математик, пугая биолога своим спокойствием, ровным хрипловатым голосом и темными от возбуждения глазами.
Все тело сводило судорогами, и напряжение в паху уже становилось болезненным, обостряя все ощущения, делая каждое прикосновение к мягкому телу Ньютона колким и чересчур ощутимым.
Гейзлер послушно остался неподвижно лежать, прижимаясь щекой к подушке, чувствуя спиной теплое тело Германна и его руки на своих бедрах. Уверенные, требовательные и мучительно медленные прикосновения, легкие поцелуи, нежные прикосновения губ к шее и плечам, от которых все мышцы напрягались, а возбуждение становилось осязаемо тяжелым и вязким, пульсировало в каждой жилке тела. Готтлиб ласково оглаживал мягкий зад биолога, и Ньютон тихо зашипел, ощутив, как тонкие пальцы медленно проникают в его тело, и невольно напрягся, вцепился в край подушки и нервно задышал.
- Расслабься, - жарко выдохнул Германн на ухо Ньютону и прижался лицом к его цветному плечу, проталкивая пальцы глубже в горячее и такое узкое тело биолога. Гейзлер шумно вздохнул и ничего не сказал, лишь попытался выполнить просьбу, унять напряжение внизу живота и привыкнуть к плавным движениям пальцев, которые с каждым толчком становилось принимать все проще и приятнее, и дыхание быстро сбилось на нетерпеливые сладкие вздохи.
Германн завороженно вслушивался в каждый полустон, от которых его собственное тело вздрагивало, и возбуждение легким покалыванием отдавалось в кончиках пальцев, и даже легкая боль в неподвижной правой ноге сейчас не отвлекала, исчезала за возбужденным биением сердца и чарующей мягкостью тела Ньютона. Готтлиб снова и снова целовал постанывающего биолога, глубоко вдыхая терпкий запах его кожи, прижимаясь лицом к мягким волосам на затылке Гейзлера и быстрее двигая рукой, хоть уже чувствовал, что Ньютон достаточно подготовлен, хотел еще немного растянуть этот момент. Пока его пальцы не задели едва ощутимый бугорок простаты. От шумного стона Ньютона Германн словно вышел из транса и жадным взглядом уставился на раскрасневшегося биолога, почти забыв о своем собственном возбужденном теле.
- Здесь? – с любопытством спросил Германн, задевая губами покрасневшее ушко Ньютона, пытаясь повторить движение и с каким-то странным наслаждением вслушиваясь, как тяжело дышит Ньютон, прижимаясь лицом к подушке. Еще одно касание и новый, более глубокий стон, и хотелось, чтобы это не прекращалось, хотелось найти предел вздрагивающего биолога. Вот только он и так уже был на пределе.