Ветки больно хлестали по лицу, по коленям… Наконец я остановился и побрёл назад, ища аллею. Обходя огромный куст жасмина, я споткнулся о мраморный порог беседки. Когда я подымался, растирая рукой ушибленное колено, мне на мгновение показалось, что я вижу над кустами женский силуэт. Тень двигалась по воздуху, таяла на глазах.
В центре беседки стояла мраморная статуя высокой, стройной женщины. Она выглядела печальной и какой-то даже болезненной. И всё же она была удивительно красива. Я обошёл статую, протянул руку, чтобы коснуться пальцами холодного камня… Моя ладонь прошла сквозь воздух. Статуя исчезла, растворилась в хлынувшем на меня потоке солнечного света. Беседка тоже исчезла, пропали кусты жасмина и старая липа с отпиленными нижними ветками…
Я стоял на большой поляне. Вокруг меня в вихре быстрого танца кружились маленькие фигуры. Передо мной танцевали тени детей. На краю поляны, у призрачной стены несколько музыкантов играли на скрипках. За тёмно-красным пианино сидела девочка с голубым бантом на голове, чем-то очень похожая на мраморную красавицу в беседке. Рядом с ней стояли два мальчика: один маленький, лохматый, с круглым добродушным лицом, другой худой, с большими живыми глазами, очень напомнившими мне взгляд Сурина. Мальчик, похожий на Николая Петровича, что-то сказал девочке. Она засмеялась, подбежала к колонне, увитой виноградом, и потянулась за ярко-жёлтой кистью винограда…
Девочка с голубым бантом, фигуры детей, музыканты — всё медленно тает в воздухе. И вот снова льются сверху солнечные лучи…
Я вижу деревянную пристань у моря. По морю плывут белоснежные суда, похожие на огромные раковины. На пристани двое молодых людей, Я узнаю их. Это только что исчезнувшие мальчики, которых я видел возле пианистки с голубым бантом, А вот и она сама, превратившаяся в девушку. Она бежит по лестнице к причалу. Юноша, похожий на Сурина, поднимает руку. Девушка машет ему и сбегает по лестнице…
И снова всё исчезает. И новое видение.
Раздвигая осоку, к берегу пруда подплывает лодка. Из лодки выходят круглощёкий мужчина и молодая женщина с роскошными волосами. Это она! Я узнаю лицо статуи в беседке.
Женщина собирает цветы, потом возвращается и хочет прыгнуть в лодку, но, поскользнувшись, падает навзничь, на камень. Её спутник пробует ей помочь встать, но она не может двигаться. Тогда он берёт пострадавшую на руки и переносит в лодку. Густые рыжие волосы обрамляют её бледное, без кровинки лицо…
И вот полутёмная комната. Возле зашторенного окна стоит широкая кровать, На белой подушке копна рыжих волос. Лица не видно, но это она! Я угадываю любимую Суриным женщину по тонкой кисти руки на бордовом одеяле. Больная дёргает шнурок, и шторы раздвигаются. Свет падает на резкую дверь, дверь отворяется, и входят двое мужчин — круглощёкий и другой, тонколицый, в котором я без труда узнаю Сурина. Больная что-то говорит. Сурин берёт со стола скрипку и играет…
Потом появляется новая картина, но я не успеваю её рассмотреть, потому что вдруг снова, как тогда на корабле, проносится вихрь мгновенных, каких-то вывороченных ощущений, и я слышу рёв гудка на космическом корабле. Я бегу по лестнице, влекомый за руку высоким человеком в зелёном комбинезоне. На лестничной площадке я вижу отца, Сурина и дядю Мирона в изодранной куртке. Меня подхватывают на руки и вносят в полукруглую комнату с низким потолком. И всё прожитое мною с тех пор в точности повторяется.
Вот я тону в шипящей пене, вдыхаю её и тут же засыпаю на четверть века.
Я просыпаюсь в солнечной комнате, как и в первый раз, выпрыгиваю в окно, бегу к реке. Подымаюсь по пыльной дороге на высокий берег. Иду по печальной аллее скорбного парка…
Когда померкла сцена, в которой Сурин развлекал больную игрой на скрипке и в воздухе явилась коляска с двумя лошадьми, мне вдруг показалось, что я вот-вот пущусь в повторное странствие по пройденному уже жизненному пути. Но это чувство миновало, и я увидел продолжение.
Коляска подъехала к чугунным воротам и остановилась.
Из ворот выбежала молоденькая девушка, обняла огненноволосую гостью, и они направились в сад, сели на скамейку и увлечённо о чём-то заговорили. А между тем в стороне беззаботно и легко закружился рой высохших листьев. Листья вертелись всё быстрее, закрыли собой собеседниц и слились наконец в сплошной жёлтый круг. Внезапно он рассыпался на тысячу искр, померк, и тогда снова явилась мраморная статуя под старой липой в беседке…