Я снова пришла домой к девяти, пришлось учить заданный материал до поздней ночи.
После случая в школьном туалете прошло пару недель. Благодаря Машке стало проще ходить в школу. Она всегда была рядом, сидели мы за одной партой и помимо школы практически каждый день проводили вместе. Иногда гуляли по парку, а время от времени сидели у меня. Успела даже познакомить её со своими родителями. Мне было непривычно, что человек занимает мою жизнь такими быстрыми темпами, но будь что будет. Возможно, это первый случай, когда сближение с кем-то не аукнется мне болью?
Сейчас идёт урок географии. Контрольная работа, к которой я не успела подготовиться, и чувствую, что хорошей оценки не получу. Всё также: время от времени встречаюсь с его глазами, но сразу отвожу взгляд, делая вид, что не смотрела на него, и чувствую, что учитель ещё смотрит на меня пару секунд после этого.
Положив лист с заданиями на учительскую парту, собираюсь идти домой вместе с Машкой.
— Чайковская, — зовёт учитель. — У тебя есть пару часов? — он смотрит мне прямо в глаза и после переводит взгляд на Машу, которая ждёт меня в дверях.
— Да, конечно, — на автомате отвечаю и поворачиваюсь к Маше. — Можешь не ждать меня. Завтра суббота, встретимся, погуляем.
— До завтра, Вероня, — прощается подруга и скрывается за дверью.
— Вероня? — кажется Станислава Алексеевича просто хочет разорваться от смеха, вместе с ним тоже начинаю заливаться глупым, заражающим хохотом.
— Вам не стыдно смеяться над моим именем? — пытаясь стать серьёзнее, спрашиваю я, он не отвечает — смеётся. — На самом деле мне самой не нравится, как она меня называет, но это забавно, так что хай будє, — немного успокоившись, сажусь за парту рядом с учителем.
— А как тебе нравится, когда тебя называют? — снова этот взгляд в глаза, такой резкий и серьёзный.
— Ника, — улыбаюсь. — Но никто так не называет. Все зовут только Вероникой, а родители — Никушей.
— Ника, значит, — сердце на секунду замирает, а тело наполняется теплом и волнением. — Собственно, почему я попросил тебя остаться. Мой пятый класс — ещё такие разгильдяи, что забыли нарисовать стенгазету, которая нужна была ещё на сегодня, ко дню учителя. Понимаю, что сам не справлюсь. Потратишь пару часов в компании учителя, ватмана и гуаши? Закрою глаза на эту контрольную работу, к которой ты не подготовилась, — такая наглая ухмылка. Но почему бы собственно и нет? Только он снова видит меня насквозь. Это начинает настораживать. Может, он реально экстрасенс какой-то?
— Без проблем, ради оценки можно и попотеть, — снова доходит смысл сказанных слов и заливаюсь краской, учитель оценивает шутку и снова начинает с меня ржать.
Уже несколько часов мы рисуем стенгазету. Получается, конечно, коряво, художники из нас паршивые, но как для пятого класса сойдёт.
За окном уже темнеет. Мы сидим за одной партой и разукрашиваем сие творение. Говорим о чем-то и в то же время ни о чем. Смеёмся. Сидим так близко друг к другу. Его запах рядом. Хочется уткнуться ему в грудь и просто почувствовать этот запах ещё ближе. Сейчас меня слишком напрягают эти странные и совсем неуместные желания. Боюсь встречаться с ним глазами. Но порой наши руки случайно соприкасаются — я сразу, как ошпаренная, отдёргиваю свою и чувствую на себе его взгляд. Мне кажется, или его забавляет моя реакция?
Только сейчас, когда он слишком близко, замечаю, что его лицо выглядит очень мужественным. Как рубашка обтягивает его мускулы, а на запястье красуется татуировка в полинезийском стиле. Никогда не замечала её за его рубашкой. Понимаю, что я ведь совершенно его не знаю, чем он живёт, чем дышит. Даже не знаю, какой он по сути человек. К ученицам он всегда добрый и внимательный, но из моих личных наблюдений он не такой простой. Он имеет своё мнение и жизненную позицию. Хочу узнать его лучше, чтобы понимать его так, как он понимает меня — без слов.
Сегодня он какой-то грустный, но спросить почему-то не решаюсь. Он не лез ко мне в душу — значит, и я не должна. И вообще, мне не присуще обращать внимание на душевное состояние других людей. В этом вся я.
Через некоторое время мы наконец-то заканчиваем рисовать газету и собираемся выходить с кабинета.
— Провожу тебя, — даже не спрашивает, а ставит перед фактом. Я это принимаю: не хочется противиться.
По дороге также говорим о чем-то отдалённом, не задевая темы, которые могли бы рассказать мне о нем. Всю дорогу я чувствую, что он напряжённый и есть нотки грусти в его выражении лица.