- А как мы можем быть уверены, что извержение будет завтра?
- Никак. Если не будет, отложим поездку.
- Я тоже так думаю. - Он опять лег.
Она принесла две бутылки апельсинового напитка.
- Что-то он не холодный, - глотнув, сказал муж...
Ужин подали им во дворе: мясо прямо со сковородки, зеленый горошек, блюдо риса по-испански, немного вина и персики со специями на десерт.
После ужина они вышли на площадь. Zocalo [площадь (исп.)] была в зелени. На эстраде, украшенной бронзовыми завитками, свистел, трубил, гудел и ревел оркестр. Сколько людей, сколько красок! Площадь словно расцвела Оркестр разразился Yanki Doodle ["Янки Дудл" (муз.)], это привело ее в восторг и широко улыбаясь, она повернулась к мужу, напевая что-то вполголоса.
- Ты ведешь себя, как туристка, - сказал муж.
- Просто мне хорошо.
- Не будь по крайней мере дурой.
Мимо них медленно проходил торговец серебряными безделушками. Джозеф осмотрел его товар и выбрал браслет - очень изящную, изысканную вещицу.
- Сколько? - спросил он продавца.
- Veinte pesos, senor [двадцать песо, сеньор (исп.)].
- Ничего себе, - с улыбкой сказал муж по-испански. - Я дам тебе за него пять песо.
- Пять песо?! Я умру с голоду.
- Не торгуйся с ним, - сказала жена.
- Не вмешивайся, - все так же улыбаясь, ответил муж. - Пять песо, сеньор, - повторил он продавцу.
- Нет, нет, десять!
- Ну, хорошо, я даю вам шесть, и ни песо больше.
- Берите за шесть, сеньор, согласен.
Мужчина засмеялся.
- Дай ему шесть песо, дорогая.
Негнущимися руками она вынула бумажник и протянула торговцу несколько банкнот.
- Надеюсь, ты доволен?
- Еще бы, за доллар и двадцать пять центов я купил браслет, стоящий в Америке тридцать долларов!
- Должна признаться, я дала этому человеку десять песо.
- Что ты сказала? - муж перестал улыбаться.
- Я дала ему десять песо, - повторила жена, - но ты не волнуйся, в счет, который я представлю тебе в конце недели, они не войдут, это пойдет из моих денег.
Он ничего не ответил, только опустил браслет в карман.
Теперь настал ее черед отодвинуться от него и замолчать.
- Я устал, пойду в номер, - сказал муж.
- Мы же проехали от Патскуаре всего сто миль.
- Что-то у меня опять першит в горле. Пойдем.
Они вернулись в гостиницу, вошли в номер и разделись.
- Прости меня, - сказал он, - я так устал. Ужасно дергаюсь, когда веду машину, потом мы плохо говорим по-испански. К вечеру я превращаюсь в комок нервов.
- Да, - сказала она.
Внезапно он пододвинулся к ней, крепко прижал к себе, положил голову ей на плечо и, закрыв глаза, горячо, страстно зашептал:
- Ты же знаешь, мы всегда должны быть вместе, что бы ни случилось. Я тебя очень люблю. Если тебе трудно со мной, прости меня. Все наладится, должно наладиться.
Она пристально смотрела через его плечо на пустую стену, как бы олицетворявшую этот момент ее жизни: огромное пустое пространство, где не за что ухватиться. Она не знала, что делать, как отвечать ему. То, что было у нее на душе, выражали глаза, все глубже уходившие в пустоту стены...
Он прижал ее к кровати.
- Знаешь ли ты, как одиноко мне становится, когда мы спорим и ссоримся?
Он ждал ответа, но она молчала. В его голосе послышалось ей такое, от чего почудилось, будто сидит она в поезде, а он стоит на платформе и говорит: "Не уезжай". Она в смятении кричит в ответ: "Это же ты сидишь в вагоне! Ты! А я никуда не уезжаю!.."
В три часа утра она проснулась и уже не могла заснуть. В комнату вливалась прохлада глубокой ночи. Она прислушалась к дыханию мужа и почувствовала, как весь мир уходит куда-то далеко...
Они прожили вместе пять лет, и за все это время ни на день не разлучались; она никуда не ходила одна, он был рядом с ней всегда, наблюдал, критиковал и ни разу не разрешил отлучиться больше чем на час, не потребовав от нее полного отчета. Иногда, чувствуя себя при этом воплощением зла, она украдкой, никому не сказав, уходила в кино на ночной сеанс и, глубоко вдыхая воздух свободы, наблюдала, как люди, куда реальнее ее, двигались по экрану.
"1825 дней с тобой, муж мой, - подумалось ей. - Я, как тот человек из "Бочонка Амонтильядо" [рассказ Э.По], которого замуровали в подземелье, кричу, но никто меня не слышит".
За дверью послышались шаги и чей-то стук.
- Senora, - позвал кто-то тихонько по-испански, - уже три часа.
- Боже, тш-тш... - зашипела жена, вскочила, кинулась к двери и, чуть-чуть приоткрыв ее, сказала в темноту:
- Вы ошиблись.
- Senora, время - три часа.
- Нет, нет, - прошептала она с перекошенным от отчаяния лицом. - Я имела в виду завтра в три часа дня...
- В чем дело? - осведомился проснувшийся муж и зажег свет. - О боже, только три часа ночи. Что этому болвану нужно?