- Плотный удар, близкий взрыв, - качал головой Тимофей Тимофеевич, удивляясь порознь и редкостной силе атаки, и неказистой фигурке стоявшего перед ним лейтенанта. В одно целое они как-то не связывались. - Кучность рассеивания очень высокая.
- Много пробоин, хвост издырявлен, - удрученно признавал Павел факт, для летчика весьма прискорбный.
- Дистанция огня?
Техническая служба ставила диагноз "ЯКу", генерал зондировал летчика.
- Предельная. - Лицо лейтенанта горело румянцем; разговор с командармом складывался не так, как об этом ему мечталось: в нем не было общего для них обоих прошлого. Одно настоящее, данный момент. Все заслонял собою поврежденный "ЯК".
Генерал терпеливо ждал точного, цифрового ответа.
- Кто ее мерил, дистанцию, - к таким объяснениям Павел не был готов и говорил коротко. - Все на глаз. Метров... шестьдесят, я думаю.
- Ой ли, - усомнился Хрюкин. - А если сорок?
- Зато наверняка. - Довод летчика был продуман и тверд.
- Чур, смерти не искать! Смерть сама нас ищет.
- Риск, конечно, есть. Согласен. Такая блямба, - Павел показал кулак, звезданула в радиатор. Все соты порвала. Механик сказал: "Прощальный поцелуй от флагмана..." А куда денешься? Пришлось садиться.
- Хорошо сели, между прочим. Из пекла, с поврежденным мотором, а хорошо. Приятно было смотреть. Профиль, касание, все - как надо. - Именно этот штрих дорисовал ему летчика, уверил в неслучайном исходе схватки. - Сильный бой! Такой состав, такое прикрытие, на одном зевке в дамки не проскочишь, верно? Тимофей Тимофеевич вслух выкладывал свои соображения. - Нужна мысль, нужен характер... Если коротко: яростно дрались, товарищ лейтенант. Яростно. Из себя не сказать чтобы удалой, щупленький, а поди-ка, двоих... Год рождения?..
- Двадцать второй.
- Начали сержантом?
- Да. Под Харьковом.
- Двадцать один стукнуло?
- Нет еще... Стухнет. Как раз через четыре дня.
- Домашние... - в таких случаях Хрюкин темы дома касался осторожно, но что-то ему подсказывало: лейтенант вспомнит о матери. И хорошо вспомнит. Домашние... поздравят, наверное?
- Прошлый год, на двадцатилетие, мама сама приехала. Я и не ждал. С Урала... Да с шаньгами!
- С шаньгами!.. Видите, какая у вас мама, - сказал Тимофей Тимофеевич, как будто летчик усомнился в своей маме. - Кто командир БАО?
- Майор Пушкин.
- Несем потери, жаль, очень жаль, сплошь молодые товарищи, ваши ровесники... Двадцать один год - дата. "Очко"!.. А почему потери? Немец в небе притих, а мы, надо признать, самоуспокоились. Частично. Такие факты налицо. Свободный поиск, прошел по фронту, туда-сюда и - дома. Как будто дело сделал. А враг еще силен.
- Показал сталинградский клык, - сказал Павел.
- Сталинградский, - с чувством подтвердил генерал; точное слово, дышавшее боем, пришло к нему вместе с безвестным лейтенантом из глубин, из самых недр его армии, и было дорого и так же нужно, как только что в небе необходимо было Гранищеву своевременное появление Амет-хана. "Там они вызрели", - подумал Тимофей Тимофеевич, вспомнив почему-то свою "кузню", закуток сталинградского КП, куда сходились нити управления всеми полками. Там подспудно, независимо от него формировались такие летчики, как этот светлоглазый, с рябеньким носом лейтенант, нешаблонным ударом переменивший ход событий. Такие его единомышленники.
- Знаете, с кем схлестнулись? - понизив голос, Хрюкин придвинулся к летчику. - С Брэндле. - И выждал, всматриваясь, какое впечатление произведет это имя. - С Куртом Брэндле, ихним асом, - пояснил генерал. - Он еще в Сталинграде похвалялся снять Баранова... - Летчик сосредоточенно молчал. Фигура, - произнес Тимофей Тимофеевич весьма назидательно. - А вы показали, на что способен наш истребитель, если он внутренне отмобилизован и не преклоняется перед величинами.
- Таганрог допек...
- Знали Горова?
- Видел. Все разыгралось на моих глазах.
- Лейтенант Гранищев? Я как-то сразу не связал... Так это вы, товарищ лейтенант, образумили троицу заблудившихся и привели в Ростов?
- Только троицу...
- Знали Бахареву? Павел склонил голову.
Одно раннее страдание способно так иссушить, обесцветить молодые глаза.
- Как объясняете поведение Горова?
- Лидер проявил к нему несправедливость...
Тимофей Тимофеевич слушал.
"Все отдал, - думал он о вчерашнем сержанте. - Воспитанник армии. Еще говорят: "Воспитанник Хрюкина". Что в нем моего, если холодно рассудить? Сам себя сделал. Вот в жизни мы поклоняемся одним образцам, на одних образцах вырастаем... И сто полков таких парней мы подняли. Выставили и положили... цвет молодежи. "Es geht alles foruber", напел ему переводчик, потолкавшись ("для разговорной практики") среди пленных. "Все проходит, - поют пленные немцы. - Все проходит, мы два года в России и уже ничего не можем понять..."
А нам день ото дня все лучше служит сталинградская победа, требуя смелого поиска, нового опыта..."
- Важничал лидер, нос задирал, - говорил Гранищев. - Выставлял себя чересчур знающим.
"Инерция, чванство, желание пользоваться старым багажом, - вот что мешает, тянет назад, - думал Хрюкин. - Все отдал лейтенант... Тем и побеждаем умением все отдать. К ордену Александра Невского, к званию "капитан".
- Помыкал "ЯКами", все равно как мелкий хозяйчик, я же видел... А Горов перед ним преклонялся.
- Творить себе кумиров свойственно женщинам. Это им присуще.
- Да, - Павел сжал непослушный рот... - За что они платятся жизнью.
- Человек ни перед кем не должен преклоняться, - сказал Хрюкин. - Человек - это то, чем он может стать. А чтобы стать чем-то, он ни перед кем не должен преклоняться. Брать за образец, да, но не преклоняться... Простая истина, пока через сердце не пройдет, мы ее упускаем... Обломаем сталинградский клык, приеду в гости. Вместе с Амет-ханом. Он сегодня показал себя на все сто... даже на двести!.. Как раз на день рождения. Адъютант!
Устами командарма, представлявшего летчика Гранищева к награде, война творила по своему обыкновению великую несправедливость и вместе неизбежность, все отдавая живым. Только живым.
- Гранищев-то как отличился, - сказал командир дивизии подполковник Егошин, все узнававший первым. - Прямо герой!
КП насторожился...
1976-1981
Дубулты - Москва - Коктебель - Дубулты
Примечания
{1}К. Хелл - госсекретарь США. Hell (хелл) - ад (англ.).