- Самолет новичка - из женского пополнения? - уточнял, перепроверял Егошин сомнительный факт, преданный им огласке.
- Возможно...
(Не сержант, а Василий Михайлович, поверженный осколком фугаса, мог бы дать командиру достоверную информацию: Василии Михайлович знал, как сурово и незамедлительно карает приказ всех, кто повинен в оставлении врагу авиационной техники, и потому на "эмке" пустился вдогон за механиком. Расспрашивая в степи техников истребительного полка, покинувших Конную, Василий Михайлович услыхал позади себя напряженный женский голос: "А я-то думала, вы за мной, товарищ майор..." Он обернулся. Мальчишеская фигура, укоризненный взгляд: "Сержант Бахарева!" Василий Михайлович, старый служака, отметил выправку девушки, усердно, с выгодой для себя отработавшей курс молодого бойца, опрятность ее комбинезона, недавно снятого с полки вещевого склада. "Я думала, меня вернут..." - повторила Бахарева. "Куда?" - "В Конную, куда же? Милое дело: вместо задания - в грузовик... Я говорю: "Товарищи, вы что? А мой самолет?" "А самолет, - отвечают, - получит летчик ". Вот так. Я пригнала "ЯК" на фронтовую площадку - и пожалуйста, такой ответа разве это справедливо, товарищ майор? Отдали мой "ЯК" старшему лейтенанту Баранову". Ее укор переходил в обиду, в осуждение. Обиду - за себя, осуждение - майору, который, как выясняется, не для того рыщет по степи и останавливает автотранспорт, чтобы восстановить попранную справедливость... Не для того. "Сержант Бахарева, выполняйте приказ!" - рявкнул в ответ Василий Михайлович... Рассказать об этой встрече Егошину он не успел. Как и о двадцати часах полевого ремонта. С сомнением щупая помятое крыло воскрешенного "ИЛа", Василий Михайлович спросил сержанта: "Так и полетишь?" - "Так и полечу". Некогда синий, в смоляных потеках моторного масла, пропахший пылью и травами комбинезон Гранищева был вправлен в такие же пятнистые кирзовые бахилы со скошенными каблуками и хлюпавшими на ходу голенищами; нос сержанта, слегка задетый оспой, малиново лупился от солнца, в опавшем лице проглядывала общая для отходивших к Волге солдат решимость на все. "Кривая девка - сладкая", - сказал, поразмыслив, Василий Михайлович. Он был солидарен с летчиком.)
- Возможно? - ждал уточнения Егошин. Баранов - в строю, вновь отличился, но спайка, спайка, - страшился командир штурмового авиационного полка последствий. Взаимодействие - тонкий, тончайший механизм, в нем нет деталей из твердых сплавов, его узлы, сочленения, разветвленные системы обеспечиваются серым веществом и нервными волокнами. Под Россошью молоденький, только что из училища истребитель посчитал наш бомбардировщик "ПЕ-2" за немецкий "МЕ-110" и, в нетерпении и страхе, с первого захода сбил "ПЕ-2". Спасшийся на парашютах экипаж устроил торопыге "темную", а командир истребительного полка, по-свойски делясь с Егошиным, сказал, что после такой заварушки им, истребителям, лучше бы не ходить на прикрытие того полка. "Остался осадок. Очень неприятный осадок". Вот чего опасается Егошин, зная, что Баранов жив-здоров, - осадка, взаимной неприязни, трещины между своими. Намек на распрю - каленым железом.
- Пятно на полк, сержант Гранищев, - сформулировал вывод Егошин. - Жирное пятно.
- Пустой-то короб "ЯКа", - вступился за сержанта "дед", - не так уж жалко...
- Отставить, старший лейтенант!
- Могу отставить... В Россоши истребителям "темную" устроили, я бы им еще добавил...
- Не подсекать боевого единства! - вспылил Егошин. - Как жук-древоточец не подтачивать!.. За такие слова можно и ответить. А "ИЛ-два" без тормозов, хочу напомнить, товарищ старший лейтенант, если вы забыли, "ИЛ-два" без тормозов все равно что бизон! Его ничто не остановит!
В намерения Егошина, однако, не входило выгораживать летчика, хотя бы и невиновного, но едва не погубившего старшего лейтенанта Баранова.
- Сержант Гранищев! - взял себя в руки майор. - Бомбы на самолет не подвешивать. Временно!
- Слушаюсь.
- Четыре тренировочных полета по кругу. На чистоту приземления. Варежку в небе не разевать... Особое внимание - профилю посадки... Контролирую лично!..
...Чем ближе Волга, тем хуже.
Будь он, Гранищев, трижды прав, трижды ни в чем не повинен, командир полка Егошин Баранова ему не простит.
Напряжение на полковом КП возросло, когда вслед за Верхне-Бузиновкой, Манойлином в оперсводках запестрели названия: Тингута, Плодовитое...
Манойлин, Верхне-Бузиновка обозначали рубежи, взятые врагом, ломившимся к Волге с запада, Тингута и Плодовитое вскрывали новую угрозу - с юга. Сколь она велика, стало видно сразу: "пятачок", принявший летчиков Егошина, превращался в пункт сосредоточения всех исправных самолетов-штурмовиков "для нанесения, как говорилось в приказе командующего 8-й воздушной армией генерала Хрюкина, последовательных массированных ударов по танкам противника в районе Тингута Плодовитое...".
По дороге на КП майор Егошин встретил нового в полку человека, лейтенанта Кулева, катившего по стоянке бомбу.
Что-то промелькнуло в лице Кулева, когда он, разгоряченный собственным усердием, хваткий, с хорошей выправкой, вытянулся перед командиром; что-то привлекло внимание Егошина и исчезло. Каждая лишняя пара рук на "пятачке" была дорога, снова добром помянул командир рачительного Василия Михайловича, Калиту, собиравшего полк, прихватившего где-то в степи лейтенанта Кулева.