Бек нахмурился. Писец Магакия сказал странникам, что перед ними Давид-Бек. Те повалились на колени. И без того огромные глаза пожилого еще больше расширились, он вытянулся вперед, чтобы лучше разглядеть всадника.
— Да неужто же я забыл Давид-Бека? — проговорил благоговейно старик. — Ведь столько раз его видел!.. Правда, давно это было, лет двадцать назад, когда меня еще не угнали на чужбину. У тебя в ту пору, Давид-Бек, ни одного седого волоса не было, а теперь…
— Кто ты? — стараясь припомнить его, спросил Бек.
— Шемахинец я, тэр Давид-Бек. Ты приезжал к нам покупать оружие. У тебя тогда был вороной конь с белой мушкой на лбу. Врданес я, горе-оружейник…
— Вороного коня помню, Врданес, а тебя — нет, — сказал Бек.
— Не удивительно, — вздохнул Врданес. — Из меня вытравили все человеческое, и мать не признала бы… Двадцать лет ходил в оковах, как собака на цепи. Пленники мы — я и этот бедный русский. Хлеб, Владимир Хлеб его имя. Тоже на свою беду попал к туркам, они живо сделали из него раба, продали… Бог помог, вместе сбежали. Искали добрых людей, чтобы милость к нам явили. Видать, само небо нас услыхало, привело к тебе!..
— Радуешься? — спросил Бек.
— А как же? Теперь со спокойной совестью сойду в могилу — достиг наконец родной земли, — с жаром ответил оружейник, и глаза его увлажнились.
Бек велел своим воинам дать Врданесу и его товарищу коней.
Дальше дорога была крутая, но наезженная. Внизу виднелись медноцветные скалы Кафана — непривлекательные, голые. Там и находились медные рудники. Давид-Бек поманил рукой Врданеса. Тот подъехал.
— Рассказывай, брат Врданес, небось ведь многое пережил, — попросил Бек.
— Да разве все расскажешь, тэр Давид-Бек? Волосы дыбятся, как вспоминаю, что перенес, — проговорил Врданес и вздохнул. — Двадцать лет как один день — все собачья доля. Молод я был, когда турки разорили нашу Шемаху. Тогда я только обучился ружейному ремеслу. Узнали про мою искусность — не убили. Повезли в Дамаск и продали турецкому оружейнику. Заковали меня в кандалы, втолкнули в мастерскую. Стал я работать. Принудили веру переменить — переменил. Не гневись, тэр! Жить всем хочется. Но чужую веру я к сердцу не принял. В душе поклонялся только кресту. Так и прожил десять лет. А тут привели вот этого, — Врданес протянул руку в сторону Владимира Хлеба. — Было ему тогда разве что пятнадцать — изморенный, обессиленный. Какими только муками не сгибали беднягу неверные… В плен-то они его взяли на Донской стороне, а уж потом продали моему хозяину. Ну, умрет, подумал я. Хозяин даже пожалел, что уплатил за него несколько сребреников. Стал я заботиться о парне. «Русский он, — думал я, — единоверец мой, не дам погибнуть невинной душе». Выходил его. Выжил он. И хоть тоже веру поменять заставили, а крест я ему забыть не позволил. Еще десять лет прожили мы с ним. Не пожелаю врагу нашей доли…
Врданес вздохнул, посмотрел с тоской в сторону гор, но, заметив, что Бек дожидается продолжения рассказа, снова заговорил:
— Он тоже обучился в Дамаске искусству оправлять мечи. Секрет этого дела знают лишь тамошние оружейники. И пушки лить обучился. И вот мы бежали. С божьей помощью. Уже три месяца скитаемся по горам и ущельям. Благодарение господу, наконец сбылось наше заветное желание…
Врданес умолк. Владимир Хлеб, кое-как объяснявшийся по-армянски, благодарно глядя на него, сказал:
— Жизнью своей я обязан брату Врданесу, это он вызволил меня из плена.
Бек улыбнулся. «Дай бог, чтобы и твой царь вызволил нас из плена», — подумал он про себя и спросил:
— Значит, умеете лить пушки?
— Отольем такую, любой заморской нос утрет, — ответил Врданес.
— Это хорошо!..
Бек умолк и предался размышлениям. Чтобы не мешать ему, оружейники отстали.
Солнце на вершине Хуступа уже погасло. Вечерняя синь все больше сгущалась и скоро окутала окрестные горы. Внизу, среди садов, показались хоромы хозяина рудников и плавилен Кафана Пхиндз-Артина[23].
В темноте доехали до высоких стен владения Пхиндз-Артина. Постучались в тяжелые ворота. К щели прильнуло чье-то лицо. Сказали, что прибыл Давид-Бек. Человек ударил деревянным молотком по медной доске, кого-то призывая.
И ворота отворились. Въехали во двор. Бек легко спрыгнул с коня и пошел сквозь ряды гранатовых деревьев. Веяло духом вспаханной земли и мятой. Бек остановился у бассейна. Увидел в воде краешек луны. Взглянул на небо. Темно-красный серп стоял прямо над головой, рогами вверх. «Будет засуха», — подумал Бек. И встревожился. Весна пришла ранняя и засушливая. А это плохой признак. Перевалы Западных хребтов Армении уже обесснежели и просохли. Турки только того и дожидаются. Лазутчики, прибывшие неделю назад в Варанду из Турции, привезли тревожные вести. Запропал где-то и посол русского царя. Едет или сгинул в пути?.. Почему молчит католикос Есаи и не шлет своего человека? А тут еще и грузинский царь без конца предупреждает, все пишет: «Готовься, строят турки против нас козни». Зима прошла без войны. Но весна несет тревогу…