Вейсман был опровергнут. Качество высокой сахаристости, искусственно созданное у груши руками и мыслью Мичурина, передалось по наследству, оказалось устойчивым, закрепленным. Была, таким образом, доказана возможность передачи в потомстве свойств и черт, приобретенных биологической особью в течение ее онтогенезиса, за время ее личной, индивидуальной жизни.
Вновь и вновь находил Мичурин подтверждение своей мысли, что молодое гибридное растение — сеянец — это есть как бы подобие воска или тончайшей по качествам глины, из которой он, как художник-скульптор, может лепить задуманные им новые прекрасные формы.
Все разнообразнее становились приемы его экспериментирования над гибридами.
Не говоря уже о многочисленных гибридных сортах яблони, Мичурин имел к этому времени три великолепных сорта груши: Бере зимняя, Толстобежка и Русский Эсперен. Бере зимняя и Толстобежка были получены им от оплодотворения цветов дикой уссурийской груши пыльцой южной груши Бере-рояль, а Русский Эсперен — от южного сорта Бергамот Эсперена, опыленного пыльцой дикой уссурийской.
Здесь уже торжествовал метод скрещивания географически отдаленных производителей: дикая уссурийская груша с Дальнего Востока и Бере-рояль из Южной Франции. Этот метод с тех пор прочно вошел в науку и практику преобразования природы.
Блистательным подтверждением теории отдаленного- скрещивания был особо замечательный крупноягодный сорт винограда Русский конкорд — гибрид дикого уссурийского винограда и американского культурного сорта Конкорд, зацветший и принесший урожай в 1910 году.
О правильности найденного, наконец, Мичуриным селекционного пути — пути гибридизации, говорили и его замечательные черешни и вишни.
Американскую пенсильванскую вишню он скрестил со степной дикой русской и получил в 1912 году сорт Идеал. А еще в 1902 году от скрещивания Морели ранней с диким горным персиком Давида (Amygdalus Davidiana) получил вишню Миндальную.
Плодоносили уже к этому времени в саду Мичурина и отлично прижившиеся в козловском климате три дальневосточных сестры-актинидии: Аргута, Коломикта и Полигама.
Только в мичуринском саду всесторонне испытывались эти диковинные растения, исключительные детища Тихоокеанского побережья. Ни в одном плодовом питомнике тогдашней России не были известны эти замечательные ягоды.
Исчерпывающе ознакомившись со всей имевшейся научной литературой об актинидиях, освоив ее и в экспериментальном своем саду, Иван Владимирович написал о ней следующее заключение:
«…можно с уверенностью в безошибочности предположить, что в будущем актинидия у нас займет одно из перворазрядных мест в числе плодовых растений нашего края, способных по качествам своих плодов совершенно вытеснить виноград, не только заменяя его во всех видах употребления его ягод, но и далеко превосходя его качеством своих плодов, устойчивостью к различным болезням и вредителям и способностью поздним цветением избегать повреждений от… морозов.
…еще успешнее вышло бы дело, если бы в нашей местности произвести скрещивание двух видов актинидии и из полученных гибридных семян воспитывать сеянцы, которые, в силу поколебленной видовой устойчивости, гораздо легче приспособились бы к новым условиям — существования, да и дали бы большее количество разнообразных сортов»[41].
Так высоко оценив актинидию, Мичурин уже не жалеет ни сил, ни времени для быстрейшего введения ее в культуру садов родной страны.
Он ставит задачей полностью исследовать все ее экологические и ботанические особенности. Он пропагандирует актинидию среди садоводов, и все его дневники 1913, 1914 и 1915 годов пестрят заметками об актинидиях, любовными и заботливыми, как всегда, когда Мичурин помогает рождению нового культурного растения.
Вот запись 3 апреля 1914 года:
«Молодые листья (актинидии) хинензис… отличаются от А. аргута и А. коломикта более толстыми листовыми пластинками и их черешками; листья очень морщинистые, густо покрыты волосками короткими, беловатого цвета зеленые побеги и листовые черешки очень толстые и густо покрыты длинными беловатыми, местами с розовым оттенком, волосками. Форма молодых листьев, выросших несколько более серебряного рубля, несколько овальная; листья чрезвычайно похожи на молодые листья нашего лесного ореха, зубчики игловидные редко расставлены между собой (на 2 миллиметра), одиночные»[42].
Сколько наблюдательности, точности, зоркости вложено в эти строки, написанные уже почти шестидесятилетним исследователем! Можно почти воочию представить облик диковинного растения всем, кто его никогда не видел.
«17 августа сняты последние три плода А. коломикта и снята фотография. Упал первый плод Бельфлера… Плоды актинидии были зеленые с зачатками прозрачности, но семечки уже вполне зрелые, темного цвета»[43].
Сколь ни важно для Мичурина это огромное событие в его творческой деятельности — падение на землю светки первого плода с лучшего гибрида, — все же он в первую очередь записывает то, что относится к новопришелице — актинидии.
А падение первого плода Бельфлера, гибрида между крохотной полудикой Китайкой и крупноплодным Бельфлером желтым, можно было бы приравнять в этот час почти что к падению знаменитого ньютоновского яблока.
Как говорят, Ньютон, будто бы увидев упавшее яблоко (и, разумеется, не задумываясь над его сортом), открыл закон всемирного тяготения. Мичурин, подняв с земли этот первый упавший плод Бельфлера, окончательно удостоверился в том, что человек может управлять природой. Одно открытие стоит другого!
XIV. ВЕЛИКИЙ ПОВОРОТ ИСТОРИИ
Разразилась новая война, мировая империалистическая война 1914 года. Это была уже третья война на памяти шестидесятилетнего Мичурина — после Балканской 1877 года и Японской 1904–1905 годов. Вооруженная до зубов Германия объявила войну России, и почти все мужское население русской земли было двинуто на поля сражений.
Мичурину некого было провожать на войну, но он с грустью и волнением смотрел, как покидают деревни крестьяне всех возрастов — от бородачей до безусых юнцов, как пустеют и осыпаются неубранные поля.
Прекратились веселые вечерние катанья козловской молодежи по изгибам реки Лесной Воронеж — с гитарами, с гармошками, с китайскими фонариками. Только золотой месяц в знойные вечера одиноко отражался в неколышемой глади, да старички-рыболовы, ровесники Ивана Владимировича, продолжали следить за своими удочками и лесками.
Мичурин тоже продолжал трудиться в своем саду.
Грусть патриота и гражданина он заглушает усиленными занятиями наукой.
Он отмечает осенью 1914 года в садовых своих записях замечательный случай. Фиалковая лилия, полученная им от скрещивания лилии Шовицианум с лилией Тунберга, имела странную луковицу. Над верхним полушарием луковицы образовался пленчатый зонтик из добавочных корешков.
Но лето второго года войны не отмечено в его садовом журнале ни одной записью.
Много тяжелых потрясений принесло ему это мрачное лето. Свирепая холера, обрушившаяся на полунищую, вдобавок, занятую, связанную войной Россию, косила человеческие жизни и в Козлове и в его окрестностях.
Жена Ивана Владимировича, Александра Васильевна, веселая и жизнерадостная, исключительно самоотверженная женщина, оказывала посильную помощь заболевшим холерой жителям Донской слободы.
Вдруг заболела и она сама, верная, долголетняя помощница великого естествоиспытателя-новатора.
Не отходя ни на минуту от ее постели, забросив все свои садовые дела, Иван Владимирович старался спасти испытанного друга, друга всей жизни. Но страшная болезнь оказалась сильнее всех его усилий; не помогли и врачи, слабо вооруженные в ту пору против жестокой азиатской гостьи — холеры.
На руках у Мичурина скончалась спутница и свидетельница его сорокалетнего научного подвига. Похоронив ее, Иван Владимирович долго не мог оправиться от этого сильного потрясения. Он почти и в сад перестал ходить, а уж о записях нечего и говорить.
Медленно приходило успокоение, и лишь во второй половине зимы, последовавшей за тем проклятым летом, он набросал «На память к весне 1916 года»[44]: