Доротея вышла из церкви, опечаленная главным образом твердой решимостью мистера Кейсобона не замечать своего молодого родственника, особенно отчетливо проявившейся в этот день. Она не сочла поведение Уилла дерзким, мало того, восприняла его как дружественный жест, шаг к примирению, которого и сама желала. Возможно, Уилл, так же как она, полагал, что, непринужденно встретившись с мистером Кейсобоном, они обменяются рукопожатиями и между ними вновь установятся мирные отношения. Но с этой надеждой пришлось распроститься. Мистер Кейсобон, возмущенный появлением Уилла, еще сильней ожесточился против него.
В это утро мистер Кейсобон чувствовал легкое недомогание – он не стал читать проповедь из-за одышки, поэтому Доротею не удивила его молчаливость за завтраком и еще менее удивило ее, что муж не проронил ни слова об Уилле Ладиславе. Сама она по своему почину никогда бы не коснулась этой темы. Время между завтраком и обедом они обычно проводили врозь, мистер Кейсобон почти всегда дремал в библиотеке, а Доротея у себя в будуаре занималась чтением любимых книг. На столике у окна лежала стопка самых разнообразных книг от Геродота, которого ей помогал разбирать муж, до старинного ее друга Паскаля и «Христианского года» Кебла[18]. Но сегодня она открывала их одну за другой и не могла прочесть ни строчки. Все они казались ей прескучными: знамения накануне рождения Кира[19]… старинные предания иудеев – боже мой!.. благочестивые рифмованные изречения… торжественные ритмы гимнов – все звучало монотонно, словно кто-то барабанил по деревяшке; даже цветы и трава уныло съеживались каждый раз, когда солнце пряталось за предвечерними облаками; ей опостылели даже мысли, которыми она привыкла утешаться, едва она представила себе, как много долгих дней ей предстоит провести с ними наедине. Нет, совсем иной, вернее, более основательной поддержки жаждала ее душа, и жаждала все сильнее с каждым днем ее нелегкой супружеской жизни. Ей все время приходилось изо всех сил стараться угодить мужу и не удавалось нравиться ему такой, какая она есть. То, чего она хотела, к чему рвалась ее душа, было, по-видимому, недостижимо в ее жизни с мужем – ведь исполнять желания, не разделяя радости, это все равно что отказать. По поводу Уилла Ладислава супруги с самого начала не могли прийти к согласию, а решительный отказ мистера Кейсобона выделить кузену его законную долю окончательно убедил Доротею, что муж ее не прав, а она совершенно права, но бессильна. Это ощущение бессилия сейчас совсем ее обескуражило: она жаждала любить и быть любимой. Она жаждала работы, которая приносила бы видимые плоды, как солнце и как дождь, а ей казалось, что она заживо похоронена в гробнице и удел ее – унылый труд над тем, чему не суждено увидеть света. Сегодня с порога своей гробницы она глядела, как Уилл Ладислав, оглядываясь на нее, уходит в далекий мир, полный живой деятельности и дружелюбия.
Читать ей не хотелось. Ей не хотелось думать. Навестить Селию, у которой недавно родился ребенок, она не могла, потому что по воскресеньям не закладывали карету. Не найдя ни в чем прибежища от гнетущего чувства опустошенности, Доротея вынуждена была терпеть его, как терпят головную боль.
После обеда, когда обычно Доротея вслух читала мужу, мистер Кейсобон предложил пройти в библиотеку, где по его распоряжению зажгли свечи и затопили камин. Он казался оживленным и был поглощен какой-то мыслью.
В библиотеке Доротея сразу заметила, что тома с заметками расположены на столе по-новому; мистер Кейсобон вручил жене знакомый том, содержавший оглавление ко всем остальным.
– Буду признателен вам, моя дорогая, – сказал он, усаживаясь, – если сегодня вечером вы почитаете мне не книгу, а вот это оглавление и в каждом пункте, где я скажу: «отметить», поставите крестик карандашом. Это будет первый шаг в давно задуманной мною тщательной систематизации материала, и в процессе работы я вам укажу принципы отбора, прибегая к которым вы, надеюсь, сумеете оказать мне существенную помощь.
Эта просьба являлась всего лишь очередным свидетельством того, что после памятного разговора с Лидгейтом мистер Кейсобон, столь неохотно принимавший прежде помощь Доротеи, ударился в другую крайность и требовал теперь от жены самого деятельного участия в работе.
После того как Доротея два часа читала ему вслух заголовки и отмечала их крестиками, мистер Кейсобон сказал:
– Возьмем этот том наверх… а вместе с ним, пожалуйста, захватите и карандаш… если нам придется читать ночью, мы продолжим эту работу. Надеюсь, она не наскучила вам, Доротея?
18
19