Уверенность Криппса в том, что русские не остаются безучастными к проискам немцев на Балканах, казалось, оправдалась весной 1941 года. В конце 1940 года начались переговоры Советского Союза с Югославией о предоставлении ей материальной помощи. Регент принц Павел, под давлением немцев, был вынужден присоединиться к Тройственному союзу. Однако два дня спустя он был свергнут в результате бескровного переворота, открыто одобренного русскими. Ранее Турция и Россия обменялись заверениями о нейтралитете, имевшими целью удержать немцев от военных действий против них. Кроме того, русские выступили с протестом против обязательств, взятых Болгарией перед Германией9.
В новых условиях Криппс призвал Идена, все еще находившегося на Ближнем Востоке, рассеять опасения Советского Союза о том, что Англия проводит «по отношению к России откровенно враждебную политику, пытаясь добиться политического решения балтийской проблемы». Криппс сделал кроме того необычный ход, прямо обратившись к кабинету и предупредив, что было бы «равносильно гибели не воспользоваться открывающейся в этом случае возможностью из-за отсутствия инструкций»10. До этого в течение нескольких месяцев кабинет даже не касался отношений с Россией. 31 марта Эттли рассказал о телеграмме Криппса. К тому времени Черчилль, если судить по его собственному рассказу о знаменитом предупреждении, направленном Сталину, оценил значение России для последующего этапа войны. Однако, его мнимая проницательность не подтверждается протоколами обсуждения этой проблемы на заседании кабинета, и вопрос был передан на усмотрение министерства иностранных дел11. В начале апреля Иден, находившийся в Афинах, одобрил рекомендации Форин оффис отвергнуть «опрометчивую и бессмысленную инициативу» Криппса12.
Распространенное мнение о том, что англичане были убеждены в нападении немцев на СССР и лишь ждали, как будут разворачиваться события, является спорным. Оценке разведданных о намерениях немцев серьезно мешали господствовавшие в Форин оффис политические концепции. Анализ большого количества разведданных о развертывании и намерениях немцев, часть которых была получена благодаря дешифровке немецкого кода, был сделан в духе все тех же положений. Военная разведка, частично финансируемая Форин оффис и поддерживавшая с этим ведомством тесную связь, точно также оценивала советско-германские отношения после начала войны в Европе. Сэр Александр Кадоган, постоянный заместитель министра иностранных дел, представлявший Форин оффис в кабинете министров, почти ежедневно поддерживал контакт с начальниками штабов. Сэр Виктор Кавендиш-Бентинк не только представлял Форин оффис в Объединенном комитете по разведке, но и был его председателем. Кроме того, среди различных разведывательных ведомств циркулировали еженедельные резюме министерства иностранных дел, представляя собой политическую директиву для составителей разведывательных сводок13.
Оценка предстоящего конфликта затруднялась также из-за необъективной информации о состоянии Красной Армии. Военная разведка находилась под влиянием господствующей политической концепции, кроме того, в ней укоренились старые оценки русской армии, некоторые из них относились еще к временам Крымской войны, а большинство основывалось на опыте первой мировой войны. Оценки не менялись, несмотря на крупные теоретические, технические, структурные и стратегические реформы, которые были осуществлены в Красной Армии со времени революции. Пренебрежительное отношение к Красной Армии было таким образом органическим, а отнюдь не возникло, как многие полагают, после чисток
1937—38 гг. Время опрокинуло окончательный приговор, вынесенный в однотипных документах 20-х и 1935 гг., который гласил:
«…хотя армия многочисленна, большая часть техники устарела. Они страдают от комплексов, которые сослужат им плохую службу при столкновении с немцами, и их боевой дух низок. Однако лучше всего они чувствуют себя в обороне и имеют большие земельные просторы, позволяющие им отступать вглубь страны»14.
Таким образом, первые донесения из различных источников о воинственных замыслах Гитлера на востоке были отвергнуты с порога. Полагали, что они основаны на «необоснованных слухах», выгодных тем, кто «выдает желаемое за действительное». В угоду политической концепции это объясняли тем, что Россия настолько тесно связана с Германией, что «готова уступить при малейшей угрозе применения силы»15. Согласно альтернативному объяснению, необычное развертывание немецких войск на Балканах явилось оборонительной мерой по отношению к России. Полученная из Москвы информация о том, что январские военные игры, организованные советским Генштабом, вызваны угрозой нападения Германии на СССР, не были приняты в расчет16. Посол Англии в Стокгольме Виктор Мэллет передал сообщения подобного рода, полученные из шведских источников, однако отверг их, назвав новым этапом в «войне нервов». За это объяснение немедленно ухватились и включили в общепринятую концепцию17.