Этим самым, конечно, не сказано, что сам Лука дает нам древнейший текст. Наоборот, сопоставление причастных слов показывает, что Матфей, и в особенности Марк, обладают еще более простым и, быть может, более древним текстом, причем то, что у Луки липшее, дозволяет признать только распространением и расширением его. Впрочем, это не раз уже признавалось даже такими учеными, которые, вроде Мейера-Гейнрици и Рюккерта, самым непоследовательным образом считают Павлов текст более древним. По мнению Бруно Бауэра, Павел почерпнул свой рассказ не из нашего евангелия Луки, а из евангельского первоисточника, рассказ которого Лука без всякой критики смешал в кучу с данными из другого источника. Во всяком случае, Луке не зачем быть зависимым от Павла, а если историческая теология нашего времени думает, что она такую «зависимость» доказала, то это происходит, главным образом, потому, что только это объяснение вяжется с ее допущением большей древности Павловых посланий пред евангелиями. Возможно, и то, и другое объяснение одинаково хороши. Только кто заранее убежден, что автором первого послания к коринф. является Павел «Деяний апостольских», и не пожелает лишиться этого единственного свидетельства Павла в пользу отдельного определенного эпизода из жизни исторического Иисуса, тот с решительностью Вейса и Вейнеля отбросит всякое сомнение в подлинности 11, 23 сл. первого послания к коринфянам. А ведь, это не что иное, как теологическое предубеждение, которое также и в вышеприведенных речениях Павла хотело бы видеть довод в пользу исторического Иисуса.
Особенно веским основанием, не позволяющим нам находить у Павла действительно древнейшую передачу слов тайной вечери, является ее явно-литургическая форма и смысл, который .апостол вкладывает в эти слова. Все же кажется очень странным, что только Павел и Лука приписывают Иисусу установление тайной вечери в свое «воспоминание», о чем ничего не знают пи Марк, ни Матфей. Также можно было бы считать несомненным, что апостол в слова Иисуса вложил мистический смысл, которого они первоначально в устах Иисуса не имели. Посему вполне прав также Юлихер против Вейцзекера и Гарнака, подвергая сомнению «установление» вечери — таинства причащения Иисусом. «Он ничего не учреждал, ничего не устанавливал; это он оставил на то время, когда он вернется в царство своего отца. О воспоминании о себе он не заботился; на такое долгое время юн, который мог произносить 26,29 ст. Матфея, не рассчитывал». После всего этого, думает Юлихер, Павел рисует более позднюю ступень предания о первой евхаристии, чем Марк и Матфей, а самое древнее предание ничем не указывает, что Иисус имел в виду со стороны верующих в него и в будущем исполнение этого глубокомысленного обряда. А если это так, то слова установления вечери — таинства причащения или позднее были вставлены в Павлов текст, когда их литургическое употребление в Павловом смысле установилось в церкви, для подкрепления их авторитетом этого апостола, и слова «ибо я от самого господа принял то» служат в качестве дальнейшего доказательства их подлинности; или же первое послание к коринфянам не принадлежит этому апостолу, так как, вопреки Юлихеру, пришлось бы признать, что Павел уже в такое раннее время проводил и защищал такое понимание вечери господней, которое столь сильно расходится с воззрением «первообщины». Или Павел сообщал более надежные сведения о словах Иисуса, чем имели евангелисты, и передал это в первом послании к коринф., 11, 23 сл.?