Легко заметить, что пять типов авторства — это в сущности вехи в развитии самосознания личности, т. е. в ее становлении. В своем развитии от первобытной нерасчлененности «я» и «не-я» сознание постепенно все четче противопоставляет себя объективной действительности, в частности все четче отчуждает продукты своего творчества. Первоначально человек не только не сознает себя творцом словесного произведения, созданного им, но не сознает и его созданности, т. е. того, что содержание этого произведения нечто, созданное им, а не объективная действительность (мифическое авторство). Границы между субъектом и объектом еще очень нечетки. Осознание содержания мифа как реальности — это, таким образом, результат нечеткого осознания своего субъективного существования. Правда, и позднее человек далеко не всегда сознает созданность своего произведения. Так, он не замечает скрытого художественного вымысла в произведении, созданном в условиях эпического авторства. Однако то, что он в этом произведении стремится отразить какие-то объективные факты, а не просто принимает свою фантазию за реальность, подразумевает более четкое противопоставление творящего субъекта объективной действительности (эпическое авторство). Другой аспект становления личности заключается в том, что созданное ею осознается как вымысел, т. е. осознается как созданное, хотя и не как созданное кем-то (сказочное авторство). Наконец, человек начинает осознавать себя творцом созданного им словесного произведения, но сначала — творцом только формы этого произведения (скальдическое авторство) и только позднее, в сущности совсем недавно, — и всего произведения в целом (литературное авторство). Так постепенно осознается отношение творящего субъекта к продукту его творчества и этого продукта к объективной действительности.
Процесс становления личности, т. е. постепенное развитие от первобытной нерасчлененности «я» и «не-я» к все более четкому противопоставлению мира внутреннего миру внешнему, все более четкое противопоставление субъективного объективному, духовного физическому, нематериального материальному, — это, конечно, и есть генеральная линия развития человеческого сознания. В самом деле, как бы могло возникнуть человеческое «я», если бы не происходил этот процесс? Впрочем, никто, по-видимому, никогда и не высказывал сомнения в том, что такой процесс действительно происходил. Однако конкретные проявления этого процесса до сих пор очень мало привлекали внимание представителей гуманитарных наук. В частности, по-видимому, никто не обращал внимания на его проявления в истории авторства.
В последнее время утверждалось, что общая тенденция развития строя языков заключается в том, что так называемый номинативный строй приходит на смену так называемому эргативному строю. Наиболее архаичную фазу последнего называют также «активным строем». Но что такое номинативный, эргативный и активный строй? Очень суммарно различие между ними можно формулировать так: основная черта номинативного строя, т. е. черта, определяющая как его грамматические, так и лексические особенности, — это противопоставление субъекта действия объекту действия, или того, что действует на что-то, тому, что испытывает действие чего-то, тогда как основная черта эргативного строя — это противопоставление субъекта действия субъекту состояния, или того, что действует, тому, что пребывает в том или ином состоянии, а основная черта активного строя (т. е. наиболее архаичной фазы эргативности) — это противопоставление активного субъекта инактивному, или того, что действует, тому, что не действует. Очевидно, что первое противопоставление подразумевает более четкую дифференциацию субъективного и объективного, или «я» и «не-я», чем второе, а второе — чем третье, и что, таким образом, процесс становления личности находит ясное отражение в общей тенденции развития строя языков. Однако это действительно отражение только всего процесса становления личности и его отражение только в общей тенденции развития строя языков, ибо языковой строй, в силу своей большей консервативности по сравнению с сознанием и также своей подчиненности внутренним, структурным закономерностям, не может, в противоположность, например, литературным произведениям, быть прямым, непосредственным отражением той или иной ступени развития сознания.[48]
48
Еще в 30-х годах нашего века неоднократно указывалось на то, что эргативность отражает процесс дифференциации субъективного и объективного в сознании (см., например, работу: Кацнельсон С. К генезису номинативного предложения. М.-Л., 1936). Однако под влиянием учения Н. Я. Марра (а это учение было в известной своей части просто вульгаризацией работ Леви-Брюля, см. выше) в советском языкознании в те годы установилось крайне упрощенное понимание взаимоотношения языка и мышления. Развитие грамматического строя понимали как зеркальное отражение сдвигов в сознании или даже социальных сдвигов, а в языках эргативного строя обнаруживали «дологическое мышление», и, таким образом, мышление говорящих на этих языках (а некоторые из них — это языки высокоцивилизованных народов) оказалось «дологическим». В связи с этим вся проблема обусловленности языкового строя историей сознания была совершенно скомпрометирована. Вместе с водой был выплеснут и ребенок: когда языковеды вернулись к проблеме эргативности, то либо умалчивалось о существовании проблемы связи эргативности с историей сознания, либо отрицалось существование такой связи, либо об этом говорилось в уклончивых и туманных выражениях. Об эргативном строе см.: Эргативная конструкция предложения в языках различных типов (исследования и материалы). Л., 1967; Дьяконов И. М. Языки древней Передней Азии. М., 1967; Климов Г. А. Очерк общей теории эргативности. М., 1973. Об активном строе см.: Климов Г. А. К характеристике языков активного строя. — Вопр. языкознания, 1972, 4, с. 3–13.