Мифология русских войн. Том I

Другие стихи Лермонтова склоняют ко второму варианту:

Какие степи, горы и моря
Оружию славян сопротивлялись?
И где веленью русского царя
Измена и вражда не покорялись?
Смирись, черкес! и запад и восток,
Быть может, скоро твой разделят рок.
Настанет час — и скажешь сам надменно:
Пускай я раб, но раб царя вселенной!
Настанет час — и новый грозный Рим
Украсит Север Августом другим! Горят аулы; нет у них защиты,
Врагом сыны отечества разбиты,
И зарево, как вечный метеор,
Играя в облаках, пугает взор.
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель,
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою,
Но жены гор не с женскою душою!
За поцелуем вслед звучит кинжал,
Отпрянул русский — захрипел — и пал!
«Отмсти, товарищ!» — и в одно мгновенье

(Достойное за смерть убийцы мщенье!)

Простая сакля, веселя их взор,
Горит — черкесской вольности костер!..

(Измаил-Бей Восточная повесть (1832 год))

Но все равно пропаганда и ее жертвы твердят «русский солдат ребенка не обидит!».

Не верите Лермонтову — поверьте Пушкину, восхваляющему покорителя Закавказья генерала П. С. Котляревского:

(«Кавказский пленник»)

И если уж вспомнился Пушкин — то не забудем и то, как в «Сказке о мертвой царевне» он описывает благочестивый досуг русских богатырей:

Перед утренней зарею
Братья дружной толпою
Выезжают погулять,
Серых уток пострелять,
Руку правую потешить,
Сорочина в поле спешить,
Иль башку с широких плеч
У татарина отсечь,
Или вытравить из леса
Пятигорского черкеса.
…

Это однозначно добрые и положительные персонажи. «аже — благочестивы:

Но нападать всемером на одного чужака это их развлекуха.

Описывался ли в настоящих русских народных сказках такой вид молодецкого досуга — не знаю. Но пушкинская сказка стала много известнее сказок просто «народных». И в том 1833 году упоминание татарина хоть и было анахронизмом, но зато вполне современным было упоминание «пятигорского черкеса». Таким легким путем этот «культурный сценарий» делался все-временным.

С тех пор эту сказку читали всем русским детям. И точно ли это ни в ком из них не поспособствовало формированию убеждения в том, что «нам» «все позволено»?

Другой Пушкинский стих («Казак») предваряет сюжет Печорина и украденной и вскоре забытой Бэлы

Ехал тихо над рекою
Удалой казак…
Вот пред ним две-три избушки,
Выломан забор;
Здесь — дорога к деревушке,
Там — в дремучий бор.
«Не найду в лесу девицы, —
Думал хват Денис, —
Уж красавицы в светлицы
На ночь убрались»…
Что же девица? Склонилась,
Победила страх,
Робко ехать согласилась.
Счастлив стал казак.
Поскакали, полетели.
Дружку друг любил;
Был ей верен две недели,
В третью изменил.

А вот еще из школьной программы:

«Войне и Мире» Билибин описывает князю Андрею ход военных действий в Пруссии: «Магазины пусты, дороги непроходимы. Православное воинство начинает грабить, и грабеж доходит до такой степени, о которой последняя кампания не могла бы вам дать ни малейшего понятия. Половина полков образуют вольные команды, которые обходят страну и все предают мечу и пламени. Жители разорены совершенно, больницы завалены больными и везде голод. Государь хочет дать право всем начальникам дивизии расстреливать мародеров, но я очень боюсь, чтобы это не заставило одну половину войска расстрелять другую».