назначался Верховным правителем, но был несменяемым.
И если мы посмотрим на историю других стран, то увидим, что практически везде военные диктатуры носили гораздо более умеренный и относительно «мягкий» характер по сравнению с партийными диктатурами. Партийные диктатуры, как
правило, устанавливались наиболее радикальными партиями
либо фашистского (Гитлер, Муссолини и др.), либо комму-нистического типа (Ленин, Сталин, Мао Цзэдун и его преем-ники и др.) и имели ярко выраженную идеологическую окра-ску, когда идеология правящей партии навязывается обществу
фактически в виде новой религии, крайне нетерпимой к любой конкурирующей идеологии; отсюда и жёсткий тоталитарный характер с подавлением любого инакомыслия. В отличие
от них, военные диктатуры (Колчак и Деникин, Франко, Хор-ти, Пиночет и др.), как правило, не носят жёсткой идеологической окраски и призваны содействовать умиротворению общества после крупных социально-политических катаклизмов, 46
Глава 2. Дело о падении монархии и политическая программа
носят «переходный» характер (значительно менее долговеч-ны, чаще всего уступая в дальнейшем место плавной эволюции к демократии) и относительно терпимы к разным партиям
и идеологиям, кроме радикальных.
Попутно отметим и несостоятельность другой версии, рас-пространённой среди современных либералов и демократов —
о том, будто бы именно диктатура, и в частности колчаковский
переворот 18 ноября 1918 года в Омске, свергнувший демократическую Директорию, во многом погубили «Белое дело», раз-рушив коалицию с демократическими партиями и тем самым
«сузив» политическую опору белых. Такое же заблуждение, как
утверждать, что Ленин «сузил свою базу» разрывом с левыми
эсерами. На практике демократическая Директория повторила
на Востоке России в 1918 году «в миниатюре» печальный опыт
Временного правительства России 1917 года, т. е. всё той же
«керенщины». Её так же раздирали межпартийные противоречия между кадетами, эсерами, меньшевиками и др., так что
современники иронически сравнивали её с персонажами бас-ни Крылова «Лебедь, щука и рак». Власть была такой же ма-лоэффективной и не пользовалась авторитетом. Прежде всего в армии и деловых кругах. Пока фронт был стабильным, её
положение было относительно устойчивым, но как только начались первые поражения, она была обречена. Сами бывшие
члены свергнутой колчаковским переворотом Директории в
своём заявлении признавали, что устранившие её заговорщики, «немногочисленные, но сильные своей сплочённостью», победили «на фоне пассивного населения и обессиленных рядов демократии»1.
Подавляющее большинство очевидцев и современников
отмечали, что после переворота Колчака престиж власти укре-пился, порядка в управлении стало значительно больше, а протест выразили лишь сравнительно небольшие группы эсеров в
Екатеринбурге (съезд членов Учредительного собрания) и в
Уфе («Совет управляющих ведомствами»), который был лег-1 ГАРФ. Ф. р-6219. Оп. 1. Д. 31. Л. 3.
47
В.Г. Хандорин. Мифы и факты о Верховном правителе России
ко подавлен. Массы народа остались индифферентными, а
армия, предпринимательский класс и истосковавшийся по
«твёрдой власти» обыватель приветствовали переворот. Более
того, демократическую Директорию категорически отказыва-лась признавать в качестве всероссийской верховной власти
такая важнейшая сила Белого движения, как Добровольческая
армия генерала А.И. Деникина. Верховную же власть Колчака Деникин признал (хоть и после определённых колебаний).
Говоря о демократии и диктатуре, нельзя не согласиться с
утверждением тогдашних сибирских кадетов, отказавшихся от
фетишизации демократии и признавших: «Наиболее полезное
и нужное для народа государственное и общественное устройство — то именно, которое соответствует данному, а не вы-думанному уровню его общественного и культурного быта и политического развития (выделено мною. — В. Х.)… Примерка
сшитой не по плечу и бестолковыми портными государственно-правовой одежды была русским народом испытана в 1917 году
(т. е. при Временном правительстве. — В. Х.). Так или иначе, он
эту одежду сбросил»1.
Что касается коалиции партий, то на практике она была
фикцией уже к моменту переворота — и общество, и структуры власти всё острее раздирала межпартийная борьба, во главе которой на одном фланге стояли кадеты, на другом — эсеры.