Следует также иметь в виду, что городов, где могло бы оседать награбленное добро, у монголов не было, во всяком случае археологам так и не удалось найти в забайкальских степях следы мифической столицы чингизидов – Каракорума, о котором так красиво написал Николай Заболоцкий в поэме «Рубрук в Монголии»: «…Живи и здравствуй, Каракорум! Оплот и первенец Земли, чертог Монголии, в котором нашли могилу короли…» Умный человек и прекрасный поэт, но тоже был в плену сказок о могуществе монголов.
Поразительно, что в эти сказки верили умнейшие и образованнейшие люди своего времени – историки Ключевский, Соловьев, Костомаров, поэты Тютчев и Блок и, наконец, наш современник, блестящий эрудит Вадим Валерианович Кожинов, который откуда-то вывел тезис о «высокоорганизованной монгольской государственности» и самом мощном в мире передовом монгольском войске. «Сами монголы были сравнительно небольшим народом, – пишет Вадим Валерианович, – …но, во-первых, весь его материальный и духовный потенциал был целиком и полностью претворен в военную силу (в частности, все мужское население с юных лет или непосредственно служили в войске, или обслуживали его), а во-вторых, монголы обладали редкостным умением использовать в своих целях покоренные ими страны».
Монгольский народ, таким образом, приносил величайшие жертвы и демонстрировал потрясающие примеры самоотказа. Вот только зачем? Во имя какой великой цели? Нет ответа.
Допустим, что красочное описание преимуществ монгольской государственности было нужно нашим историкам для оправдания катастрофического поражения русских князей и последовавшего многолетнего «ига». Победить нас могла только самая передовая, неодолимая, далеко ушедшая вперед в деле государственного строительства сила.
Тот же Кожинов, ссылаясь на венецианского путешественника Марко Поло, с восхищением рассказывает о том, что в Монголии много дорог и «на всякой дороге написано, куда она идет». Здорово, что и говорить, только ни Поло, ни Кожинов не указывают, на каком языке были эти надписи, которые никто не мог прочитать, ибо собственная письменность появилась у монголов в 20-е годы XX века благодаря русским специалистам.
Самое же интересное, что никто из «авторитетов» не пишет ни слова об экономике Великой монгольской империи. Что служило основой непревзойденной военной мощи степняков? Как было налажено производство оружия, доспехов, добыча руд и выплавка металлов? Кто заготавливал продовольствие для воинов и фураж для коней? Нет ответа, а это делает всю красивую писанину о кочевой империи неубедительной фантастикой.
Можно сколько угодно расписывать красоту и роскошь ханских дворцов, как это сделал католический монах Гильом де Рубрук, якобы совершивший вояж в не существовавший Каракорум. Он действительно, судя по его книге «Путешествие в восточные страны», добрался до Итиля в низовьях Волги, в районе нынешней Астрахани, и поблуждал в среднеазиатских степях, но никакой монгольской столицы не отыскал, и безоговорочно верить ему в описании Каракорума будет очень опрометчивым поступком. Такое впечатление, что Рубрук, как и Нестор, любил сочинять много лишнего.
По причине экономической нецелесообразности объединить кочевников в войско было невозможно даже великому и ужасному Чингисхану, так как некому, кроме героических монгольских женщин, было бы поддерживать кочевое хозяйство, пока глава монгольской семьи за каким-то чертом годами скитается по чужим землям. Как можно было объединить аратов, если сама природа кочевого скотоводства естественным путем разделяет их, чтобы обеспечить пастбищные угодья? Кстати и воспроизводство монгольского населения при таком раскладе становится проблематичным, не говоря уже о каком-то приросте. Или угнанных славянских пленников силой привлекали к изготовлению маленьких монгольчат?
Жизнь в этом случае просто теряет для кочевника смысл, а привычный уклад хозяйствования разрушается глупыми фантазиями воинственного хана. С какого перепугу в пустую степную голову могла прийти невероятная и вздорная мысль о мировом господстве, которое ничего этому кочевнику не давало, а лишь иррационально уничтожало налаженную жизнь в завоеванных странах и в своей собственной? И долго ли терпело бы монгольское племя во главе себя безумца, отнимающего у него привычный образ существования?