Да уж, не европейская девочке досталась мамаша: сердце просто сжималось при мысли о чипсах. Ещё больше оно сжималось при мысли об испорченном детском желудке, который уже давно перестал соответствовать обещанным рекламой размерам – «меньше напёрстка». Если же судить по количеству просьб, произносимых в минуту, то размеры этого «напёрстка» впечатлят любого не обременённого детками индивида. Туда с легкостью помещался следующий набор: чупа-чупс, пахлава, мороженое, котлета, кукуруза, йогурт, стакан ежевики, слойка с сыром, пампушка, персик, виноград, дыня, лимонад с впечатляющим названием «Живчик» – в любом объёме. В общем, всего не перечислишь.
Если девочка спрашивала: «Можно?», то мать отвечала: «Нельзя». Когда аргументов не хватало, материнский взор утрачивал нежность, а изо рта вырывался металлический клёкот. Наверное, нос матери удлинялся, превращался в подобие клюва, а сама она из курицы – в орлицу. Девочка эту метаморфозу ощущала мгновенно, пугалась и предпочитала ретироваться от греха подальше. И тогда процесс обращался вспять. И так в течение дня происходило неоднократно. Таковы были условия игры, не подлежащие отмене. По-другому мать и дочь общаться не умели. Правда, иногда между ними возникала идиллия. Длилась она, как это водится, недолго. Но именно этот факт делал их существование исполненным смысла.
Так вот, приехав в Судак, они оказались у входа в кафе быстрого питания под символическим названием «Перекрёсток».
– Что ты будешь, деточка?
– Макароны, пюре и тефтели.
– А супчик? Куриный, с вермишелькой, как ты любишь.
– И супчик, и пампушки, – невозмутимо добавила девочка.
Стоящие рядом знакомые по вилле переглянулись и вовремя уточнили:
– А попить?
– И попить. Сок. Мультифруктовый.
Мать загрустила, ибо представила свой похудевший кошелёк и расцвеченный несъеденными яствами стол. Мягко спросила:
– Ты уверена?
– Конечно, мамуля.
Прогноз оправдался: золотистый бульон сиротливо плескался в белоснежной пиале, пюре застыло, пампушка обгрызенным боком подмигивала с хлебной тарелочки.
– Больше не могу, – выдавила девочка.
«Я тоже», – подумала мать.
– Пошли очки покупать. Плавательные.
«Ага, не забыла», – отметила про себя путешественница и, вздохнув, взяла дочь за руку. «Не горячая, слава богу».
– Пошли, обжора.
Развлечений в Крыму оказалось гораздо меньше, чем предполагали путешественники. Вариант с многочасовыми экскурсиями был отметён без обсуждения. Чехов и Ялта, Голицын и шампанское, Воронцовский дворец, Ливадия, Генуэзская крепость, Карадагский заповедник, Севастополь – ничего не возбуждало. Дочери было «по балде», и понятно почему: в свои семь лет она была дремучим созданием и, кроме кинотеатра, боулинга и кафе, ничем не интересовалась. Мать было встрепенулась от звуков названий туристических святынь, но быстро остыла.
Обеим нравилось море. Дочь сидела в воде безвылазно, мать лениво за ней наблюдала.
– Давай, выходи, – время от времени приказывала она.
На что девочка выбрасывала из воды руку с растопыренными пальцами. Жест символизировал пять минут. Мать отрицательно мотала головой ровно пять раз: пять пальцев, четыре, три, два, один. Дочь кривила личико и, чертыхаясь, выходила из воды, умудряясь неоднократно упасть по дороге. Так она продлевала удовольствие.
На суше торг продолжался. Перемирие наступало в момент поглощения пищи: обе любили кукурузу и приноровились покупать её у одного торговца. Весь пляж почтительно называл его дядя Саша. Его появление среди отдыхающих всегда сопровождалось улыбками: по гальке передвигалось облако в парусиновых штанах, увенчанное парусиновой шляпой. У облака были ярко-голубые глаза, беззубый шамкающий рот на закопчённом лице. Дядя Саша никогда не торговался, ибо кукурузой своей гордился. Действительно, початки были крупные («с метр»), хорошо проваренные и всегда горячие. Красная цена им была гривны четыре, но постоянные клиенты безоговорочно платили шесть. К их числу принадлежали мать и дитя.
Насытившись, каждая из них приступала к любимому занятию: старшая – к написанию заметок, младшая – к водным процедурам. Через некоторое время ритуал повторялся: кукуруза менялась на пахлаву, пахлава – на персики, персики – на виноград. Аппетит разгорался, солнце палило всё жарче, вода мутнела, а людей всё прибавлялось. В одиннадцать они уходили.