Оказавшись в Лондоне, я с неделю просидел в Британском музее, тщетно ища ссылки на «Некрономикон» в разнообразных трудах по магии, от трактата «Azoth»[114] Василия Валентина[115] до Алистера Кроули.[116] Единственная многообещающая ссылка обнаружилась в «Заметках об алхимии и алхимиках» И. А. Хичкока[117] (1865), в сноске к «ныне неразрешимым тайнам табличек Акло». Но никаких других упоминаний этих табличек в книге не обнаружилось. Означало ли слово «неразрешимый», что таблички со всей определенностью уничтожены? А если да, то откуда про них узнал Хичкок?
Пасмурная атмосфера лондонского октября и полное изнеможение, следствие неослабевающей боли в горле, почти сподвигли меня улететь на самолете обратно в Нью-Йорк, когда удача наконец-то мне улыбнулась. В книжной лавке в Мейдстоуне я повстречал отца Энтони Картера, кармелита и издателя небольшого литературного журнала. Он встречался с Мейченом в 1944 году, за три года до смерти писателя, и позже посвятил целый номер его жизни и творчеству. Я доехал с отцом Картером до его монастыря близ Севен-оукса, и, ведя малолитражный «остин» на степенной скорости тридцать миль в час, он долго беседовал со мной о Мейчене. Наконец я полюбопытствовал, не знает ли, случайно, отец Картер, общался ли Мейчен с какими-либо тайными обществами и занимался ли черной магией? «Очень сомневаюсь», — ответил монах, и сердце у меня упало. Еще один ложный след… «Думается, он нахватался всяких-разных преданий в родных краях, в Мелинкурте. Там же когда-то находилась римская крепость Иска Силурум».
— Преданий? — переспросил я с деланой небрежностью. — Каких таких преданий?
— Да право — все то, что он описывает в «Холме грез». Разные там языческие культы и тому подобное.
— А я думал, это чистой воды вымысел.
— О нет. Он мне как-то намекал, что своими глазами видел книгу, расписывающую всевозможные ужасы в краю Уэльса.
— Где же? Что это за книга?
— Понятия не имею. Я не особо вслушивался. Кажется, он познакомился с этой книгой в Париже или, может, в Лионе. Но я помню, как звали человека, показавшего ему этот фолиант. Стаислав де Гуайта.[118]
— Гуайта! — не сдержавшись, воскликнул я, и водитель от неожиданности чуть не вырулил на обочину. Отец Картер посмотрел на меня с мягким упреком.
— Именно. Он был связан с какими-то нелепыми чернокнижными обществами. Мейчен делал вид, что воспринимает всерьез весь этот вздор, но я уверен, он просто меня дурачил…
А Гуайта между тем входил в каббалистический круг Булана и Наундорфа. Еще один кирпичик лег в основание здания…
— А Мелинкурт — это где?
— В Монмутшире, кажется. Где-то под Саутпортом. Вы хотите туда наведаться?
Я не видел смысла отрицать очевидное: ход моих мыслей был более чем понятен.
Священник не произнес больше ни слова до тех пор, пока машина не притормозила в тенистом дворике перед монастырем. И лишь тогда оглянулся на меня и кротко обронил:
— На вашем месте я бы не ввязывался.
Я буркнул что-то уклончивое, и тему мы оставили. Несколько часов спустя, уже в отеле, я вспомнил его замечание — и весьма ему подивился. Если священник полагал, что в отношении «языческих культов» Мейчен его просто-напросто дурачил, тогда зачем предостерегать меня? Неужто он на самом деле в них верил, но предпочитал держать язык за зубами? Конечно же, католикам полагается верить в существование сверхъестественного зла!..
Перед тем как лечь, я пролистал гостиничный справочник «Брадшо». Поезд в Ньюпорт отходил с Паддингтона в 9.55, с пересадкой в Кайрлеоне в 2.30. В пять минут одиннадцатого я уже устроился в вагоне-ресторане, попивая кофе и следя, как унылые, закопченные дома Илинга сменяются зелеными полями Мидлсекса — весь во власти душевного волнения, глубина и незамутненная чистота которого были мне внове. Я не в силах этого объяснить. Могу лишь сказать, что интуиция мне подсказывала: на этой стадии моих изысканий начало происходить что-то важное. До сих пор я пребывал в некотором унынии, несмотря на все многообещающие загадки рукописи Войнича. Возможно, причиной тому стало смутное отвращение к содержанию текста. Я — романтик не хуже любого другого; полагаю, что большинство людей в глубине души разумно романтичны, но, наверное, вся эта болтовня о черной магии показалась мне отвратительной чушью, принижающей человеческий интеллект и его способность к эволюции. Однако ж тем серым октябрьским утром я почувствовал что-то еще: вот так, наверное, у Ватсона волосы вставали дыбом, когда Холмс будил его со словами: «Игра началась, Ватсон». Я по-прежнему не имел ни малейшего представления, что это за игра. Но уже начал осознавать, словно бы по странному наитию, всю ее серьезность.
115
116
118