Но тут Иванихина уволили по сокращению. Резонно, в общем-то, уволили. Иванихин не единожды думал, что пользы от его пребывания на рабочем месте — никакой. Другой вопрос, была ли польза от остальных сотрудников, начиная с начальства… Н-да.
Сосед Саныч пристроил Иванихина в контору, где работал кем-то вроде охранника, — себе в напарники. Двое суток они понемножку выпивали на работе, потом трое суток квасили дома… Через полгода Саныч умер — то ли печень не выдержала, то ли сердце отказало, — а Иванихин так и прижился сторожем. Даже на пенсию уходить не хотел: работенка сидячая, за много лет привычная, но что-то вдруг царапнуло по душе — решил уйти. Месяц назад он тихо, без церемоний и проводов, перебрался, как говорится, на заслуженный отдых. Думал, теперь будет уйма свободного времени, чтобы переделать все дела, которые давно собирался. Кстати, Савельева с Лидой навестить…
Вот и навестил. Вчера. На кладбище.
И сбежал.
А затем попытался в который раз — тысячный? десятитысячный? — спастись бегством от себя самого при помощи водки. И преуспел. На время.
Иванихин хрипло застонал и прижал пальцы к вискам.
Сквозь тусклые, как немытое окошко, воспоминания о последних двадцати с лишним годах проступила неправдоподобно четкая и яркая картина. «Приемный пункт». Разговор с Черным человеком. Как будто это случилось вчера… нет, полчаса назад. Ну да, в каком-то смысле так оно и было. Он сдал свое время до пенсии и получил… получил… Воспоминание расплывалось. Реальность таяла, как снег под пальцами.
Так что все-таки выходит? Какая из версий действительна? Был Черный человек на самом деле или Иванихин его придумал? Кто такой он сам — старик-алкоголик, проживший долгую бессмысленную жизнь и допившийся до задушевных бесед с галлюцинациями, или… или кто? А какая, собственно, разница?!
Иванихин застонал и сделал очередную попытку подняться. Нога его скользнула и уперлась во что-то твердое, больших размеров. «Это что же такое у меня под столом?» — смутно удивился Иванихин и заглянул.
Ящик. Наподобие посылочного. Обтянутый как нельзя более знакомой бежевой бумагой с золотым тиснением. Знакомой?
Сердце глухо бухнуло о ребра. Значит, «Приемный пункт» — не сон и не бред пьяного сознания. Это было. На самом деле.
«А в посылочном ящике, надо полагать, деньги. Много. Вон, тяжелый какой — не сдвинешь…»
— Ксения! — слабым голосом позвал Иванихин. — Валидолу дай!
Внучка на призыв откликнулась быстро. Положила Иванихину на ладонь таблетку, заглянула в лицо — на сей раз с сочувствием.
— Помочь тебе, дед, до кровати добраться? Иванихин помотал головой.
Его переполняло острое чувство обиды на самого себя. Надо же было быть таким идиотом! А ведь подсказывали ему. Намекали изо всех сил. Видимо, в рамках дозволенного инструкцией по работе с клиентами. И Микки Маус старался, и Черный человек заботился… Чего, спрашивали, ты на самом деле хочешь? Подумай хорошенько, просили. Про способности к рисованию вспоминали.
— Вот ты, Ксения, чего хочешь? — хрипло осведомился Иванихин.
Внучка вопросу не удивилась. Похоже, восприняла его как продолжение какого-то разговора.
— В художественный поступать хочу, — решительно сказала она. — А мать против. Оттого и поругались. Не дадим, говорит, денег на ерунду. Ну, а отец, сам знаешь, с ней спорить не станет…
Иванихин напряг память: да, действительно, был у них с Ксенией разговор. Детали подзабылись — куда денешься, склероз, — но суть он восстановил. Невестка, особа практичная, изо всех сил подталкивала дочку на торговую стезю. Толик никогда не отличался силой характера и ясене не перечил. А Ксюшка с детства тянулась к краскам, мелкам, карандашам и среди компьютерных программ предпочитала не игрушки и мультики, а… как их там? Фотошопы с Корелами.
На какой-то миг Иванихину нарисовалось безумное видение: он идет в художественный институт, поступать на первый курс вместе с Ксенией… а что? Небось, денег в ящике хватит!
Он усмехнулся про себя: «Глупый ты дед, Иванихин. Только внучку позорить станешь. Раньше надо было менять свою жизнь. Раньше. Когда еще было не поздно».
Иванихин поднял голову.
— Я тебе, Ксюшка, обещал ведь, что помогу?
Не дожидаясь ответа, он выволок из-под стола ящик, подцепил плотную бумагу за место склейки, рванул. Упаковано было на совесть. Оказалось, ящик вовсе не был ящиком — пачки денег были завернуты в несколько слоев бумаги, как бандероль. Из разодранной наконец-то упаковки несколько пачек вывалились на облезлый линолеум.
Ксения придушенно ойкнула.
— Что это, дед? — киношным шепотом спросила она. — Ты банк ограбил, да?
— Это — за всю мою жизнь, — буднично ответил Иванихин, и неожиданно понял, что сказал правду.
С «Приемным пунктом» или без него, а эти деньги действительно достались ему за всю бестолково прожитую жизнь. И были ему сейчас абсолютно не нужны. Лучшее, что с ними можно было сделать — отдать Ксении. Чтобы не повторяла его, иванихинских, ошибок.
— Ты, главное, на пустяки не растрачивай. — Иванихин заглянул внучке в глаза — слушает ли? Слушала. — Ни деньги, ни… свое время. Институт — это да, это надо. И живи, Ксюшка, по-настоящему. На всю катушку. Договорились?
Ксения захлопала глазами совсем по-детски.
— Ой, дед… — с трудом выговорила она. — Ой, спасибо! А… ты что? Чего ты — такие слова?
— Так ведь старый я, — усмехнулся Иванихин. — Помирать пора, вот я тебе и завещаю: живи, Ксения!
— Ты так не шути, дед!
Он и опомниться не успел, а внучка уже висела у него на шее, и за шиворот Иванихину капали горячие слезы.
«Ну вот, — отстраненно подумал он. — Есть все-таки человек, для которого я что-то значу… значил».
— Ладно, медвежонок, не реви, — детское прозвище привычно легло на язык, и Иванихин неловкой ладонью провел по внучкиным волосам. — Лучше помоги мне встать. И знаешь что? Вызови такси. Мне тут надо кой-куда съездить.
— У тебя сердце — встрепенулась Ксения. — Не езди сейчас. Или — я с тобой!
— Исключено, — резко и почти зло бросил Иванихин. — Туда я поеду один.
Он отпустил такси и медленно побрел через пустырь. Оказывается, было лето. Бурьян зеленел и цвел. Жужжали пчелы. Горьковато-медовый запах облаком висел над землей.
На полдороги Иванихин остановился и огляделся. Он знал, что на этот раз ему не встретится никто посторонний. Сколько бы он ни простоял здесь, на середине пути. Потому что клиентам его категории положено давать время на размышления. Чтобы убедиться в окончательности решения.
— С самого начала, — громко сказал Иванихин, — надо было все делать не так. Совсем не так!
Никто на его слова, понятное дело, не отозвался.
Иванихин покачал головой, задумавшись, сколько же людей — сотен, тысяч, миллионов людей — произносили эти фразы до него. Не нашел ответа и отмахнулся от мысли, как от пчелы.
Еще одна мысль, глупая, суетная, мелькнула у него, когда Иванихин уже поднимался по ступенькам к двери «Приемного пункта». Он подумал, что мог бы, наверное, попытаться выручить еще немного денег за остаток своей жизни. Договориться, чтобы деньги каким-то образом переслали Ксюхе — ну, скажем, к окончанию института или, там, ко дню свадьбы…
Усмехнувшись, Иванихин снова покачал головой. Он знал, что это невозможно. Последний взнос предназначен совсем для другого.
Он вообще очень многое знал теперь, на пороге.
Дверь открылась бесшумно. Внутри была кромешная тьма. Иванихин помедлил еще мгновение, вдохнул в последний раз медово-терпкий запах жизни и шагнул внутрь. Туда, где его ждала Она.
Та, с которой клиенты его категории не торгуются.