Услышав позади себя какой-то шум, Пантелеев обернулся и увидел, как в длинный двор «Донона» входили милиционеры. Сразу протрезвев, Ленька схватил Гаврикова за рукав и кинулся с ним во двор. Там они спрятались в полуподвале между дровами. Но милиционеры без труда их разыскали и арестовали. Несмотря на то что Леньку искали и сотрудники уголовного розыска, и чекисты, а его словесный портрет был опубликован практически во всех газетах, простому наряду, занимавшемуся задержанием разбушевавшихся пьяниц, даже не пришло в голову, что в руки им попался сам Пантелеев. (Пантелеева и Гаврикова даже не обыскали, хотя оба были, как всегда, вооружены.) Когда Леньку под конвоем привели под ворота дома, где располагалось местное отделение милиции, чтобы затем установить его личность и наказать его в административном порядке, он ударом кулака оглушил стоявшего у железной калитки милиционера, ногой в живот уложил на землю дворника и выбежал на набережную Мойки. На ходу Ленька выхватил револьвер, который у него не успели отобрать, и стал отчаянно отстреливаться. В ответ милиционеры открыли ураганный огонь. Одна из пуль попала ему в левую руку, но он не остановился и, фактически бросив Гаврикова на произвол судьбы, побежал по направлению все к тому же знакомому ему до самых последних ямок Марсовому полю. Выбежав к Инженерному замку, он перелез через забор и спрятался в колоннах Пантелеймоновской церкви.
Более пьяный, чем Ленька, Гавриков к этому времени был уже опознан. Его тщательно обыскали и нашли в карманах пальто два револьвера. Стало ясно, что сбежавший от наряда милиционеров бандит — Пантелеев, о чем тут же было сообщено в уголовный розыск. На место происшествия прибыли милиционеры с собакой-ищейкой. По кровавому следу раненного Леньки собака довела до Марсова поля. Дальше след терялся. Агенты наугад прошли по Пантелеймоновской улице, миновали церковь и не заметили лежавшего там Леньку, который стянул раненную руку платком, чтобы остановить кровь. Когда все утихло, Пантелеев решил отправиться на одну из своих конспиративных квартир в районе реки Пряжка. Он, естественно, не мог знать, что Гавриков к этому времени был уже допрошен, в результате чего его ближайший друг и соратник «сдал» несколько тайных Ленькиных квартир. На квартиры были немедленно направлены засады. Впрочем, как выяснилось потом, Гавриков, даже будучи пьяным, нарочно указал адреса тех квартир, куда, как он знал наверняка, Ленька бы не пошел.
Тем временем Ленька вышел из тени церкви, добрался до пустынного Невского проспекта и у Садовой улицы наткнулся на один из многочисленных дозоров, искавших его. Увидев приближавшийся патруль, он присел на каменную тумбу у ворот одного из домов и, подняв высокий воротник своего тулупа, притворился спящим ночным дворником. Один из патрульных милиционеров подошел к нему и спросил, не видел ли он подозрительного раненого человека и перечислил ему его же собственные приметы. Ленька зевнул, изображая пьяного (благо от него действительно разило перегаром), и сказал, что он ничего не знает, поскольку только три дня назад приехал из деревни. Патруль пошел дальше, а Ленька опять сумел не попасться.
Над Гавриковым состоялся показательный суд, причем весьма скоро. Он предстал перед судом революционного трибунала уже 31 декабря 1922 года. Рядом с ним на скамье подсудимых были наводчица на квартиру Богачева — Лидия Луде и участники ограбления артельщика пожарного телеграфа — Абдульменов и Зайцева. Гавриков, во всем стараясь подражать Пантелееву, держался спокойно. Видимо, он действительно уверовал в свою счастливую звезду. Гавриков покаялся во всех своих преступлениях, подробно рассказал о побеге и в заключение заявил, что он не ждет от суда снисхождения. Это был жест артиста, который, как наивно полагал Гавриков, он с точностью скопировал у Леньки. Спокойно выслушав приговор (расстрел), он подал прошение о помиловании, которое, естественно, было отклонено. При этом в помиловании Гавриков признавал, что за совершенные им преступления «не должно быть преград для наказания», но тут же заявлял, что понял всю тяжесть содеянного, «что он молод, мало жил и не богат жизненным опытом» и что был «полностью во власти и в руках Леньки Пантелеева».