Наконец с 30 января по 2 февраля остатки германских войск, оборонявшихся в котле, сложили оружие. К удивлению советских военных (которые оценивали окруженную группировку примерно в 86 тысяч человек), только в плен с 10 января по 22 февраля 1943 г. попали 91 545 немцев (в том числе 24 генерала и около 2500 офицеров), а были еще и десятки тысяч погибших. Состояние пленных было ужасным. Больше 500 человек находились без сознания, у 70 процентов была дистрофия, практически все страдали от авитаминоза и находились в состоянии крайнего физического и психического истощения. Были широко распространены воспаление легких, туберкулез, болезни сердца и почек. Почти 60 процентов пленных имели обморожения 2-й и 3-й степени с осложнениями в виде гангрены и общего заражения крови. Наконец, примерно 10 процентов находились настолько в безнадежном состоянии, что уже не было никакой возможности их спасти. Кроме всего прочего, пленные поступали в войска неравномерно, в течение всего января, а приказ о создании крупного фронтового лагеря был отдан 26-го числа этого месяца. Хотя лагерь, точнее несколько лагерей-распределителей, объединенных в управление № 108, с центром в поселке Бекетовка, начал функционировать уже в первых числах февраля, надлежащим образом обустроить его, конечно же, не удалось.
Но для начала пленных нужно было вывести из Сталинграда и как-то доставить в лагеря, которые находились от города примерно на расстоянии, не превышавшем суточного перехода воинской части, состоящей из здоровых людей. В наши дни Бекетовка уже вошла в городскую черту Волгограда. В летний день пеший путь от центра города до этого района занимает около пяти часов. Зимой потребуется больше времени, но для здорового человека такое «путешествие» не станет слишком трудным. Иное дело – истощенные до предела немцы. Тем не менее их нужно было срочно выводить из Сталинграда. Город был практически полностью разрушен. Отсутствовали помещения, пригодные для размещения огромного количества людей, не функционировала система водоснабжения. Среди пленных продолжали распространяться сыпной тиф и прочие инфекционные болезни. Оставить их в Сталинграде означало обречь на смерть. Длительные марши к лагерям тоже не сулили ничего хорошего, но хотя бы оставляли шансы на спасение. В любой момент город мог превратиться в эпидемический очаг, а смертельные болезни перекинуться на красноармейцев, которых в Сталинграде тоже собралось огромное количество. Уже 3–4 февраля способных передвигаться немцев, которые все еще ждали, что их расстреляют, построили в колонны и начали выводить из города.
Некоторые современные исследователи сравнивают вывод военнопленных из Сталинграда с «маршами смерти» в Юго-Восточной Азии, в ходе которых от рук японцев погибли тысячи американских и британских военнопленных. Есть ли почва для таких сравнений? Скорее нет, чем да. Во-первых, зверства японцев подтверждаются конкретными и многочисленными свидетельствами. Во-вторых, американцы и британцы попадали в плен здоровыми или сравнительно здоровыми (как, кстати, и красноармейцы в плен к немцам). В случае со Сталинградом конвоям приходилось иметь дело с людьми, значительная часть которых фактически находилась при смерти. Существуют анонимные свидетельства того, что некоторых, вконец обессилевших пленных, которые не могли больше двигаться, пристреливали конвоиры. В то же время военный врач Отто Рюле в своей книге «Исцеление в Елабуге» рассказывает о том, что всех упавших немецких солдат пересаживали на сани и везли до лагеря. А вот как описывает свой путь в лагерь полковник Штейдле:
«Группа офицеров, пополненная несколькими солдатами и унтер-офицерами, была построена в колонну по восемь человек (в восемь рядов). Предстоял марш, который потребовал от нас напряжения всех сил. Мы взяли друг друга под руки. Пытались сдерживать темп марша. Но для тех, кто шел в конце колонны, он был все же слишком быстрым. Призывы и просьбы идти медленнее не прекращались, и это было тем более понятно, что мы взяли с собой многих с больными ногами, а они с трудом могли двигаться по наезженной, блестевшей как зеркало, оледеневшей дороге. Чего только я как солдат не видел на этих маршах! Бесконечные ряды домов, и перед ними – даже у маленьких хаток – с любовью ухоженные огороды и садики, а позади – играющие дети, для которых все, что происходит, либо стало обыденным, либо осталось непостижимым. А потом все время тянулись бесконечные поля, перемежающиеся с лесными полосами и крутыми или пологими холмами. Вдалеке проглядывали контуры промышленных предприятий. Часами мы маршировали или ехали вдоль железных дорог и каналов. Были испытаны все способы переходов, вплоть до использования горной дороги на головокружительной высоте. А затем снова марши мимо дымящихся развалин, в которые были превращены существовавшие в течение столетий населенные пункты. (…) По обе стороны нашего пути простирались заснеженные поля. По крайней мере, так казалось нам в то январское утро, когда морозный воздух смешивался со спускавшимся туманом, и земля как бы терялась в бесконечности. Только время от времени можно было увидеть тесно сгрудившихся военнопленных, которые, как и мы, совершали этот марш, марш вины и позора! (…) Примерно через два часа мы добрались до большой группы зданий при въезде в Бекетовку».