Выбрать главу

Миг бытия так краток

Сборник американской фантастики

Роджер Желязны

Этот бессмертный[1]

— Ты — Калликанзар, — внезапно заявила она.

Я повернулся на левый бок и улыбнулся в темноте.

— Свои рога и копыта я оставил в Управлении.

— Ты слышал эту историю!

— И все-таки, моя фамилия Номикос, — я протянул к ней руку.

— Ты собираешься уничтожить мир на этот раз?

Я рассмеялся и привлек ее к себе.

— Подумаю об этом. Если Земля так и дальше будет разваливаться потихоньку…

— Ты же знаешь, что в жилах детей, родившихся здесь на Рождество, течет кровь калликанзаров, — сказала она. — А ты однажды сказал мне, что твой день рождения…

— Ладно!

Меня поразило, что она шутила лишь наполовину. Зная о некоторых вещах, которые иной раз встречаются в Древних Местах — Горячих Местах, можно без особых на то усилий поверить в мифы. К примеру, вроде рассказа об этих похожих на Пана созданиях, собирающихся каждую весну, чтобы провести десять дней вместе, подпиливая Древо Мира и лишь в последний миг разбегаясь от перезвона пасхальных колоколов (динь-дон колокола́, хруп-хруп зубы, цок-цок копыта и т. п.)

Вообще-то мы с Кассандрой не имели привычки обсуждать в постели вопросы религии, политики или эгейского фольклора, но во мне, родившемся в этих местах, воспоминания все еще живы.

— Мне больно слышать об этом, — сказал я, тоже лишь наполовину шутливо.

— Ты причиняешь боль и мне тоже…

— Извини, — я вновь расслабился. Спустя немного времени я объяснил: — Когда я был еще мальчишкой, меня шпыняли, обзывая «Константин Калликанзарос». Когда я стал крупнее и безобразнее, они перестали это говорить. По крайней мере мне в лицо.

— Константин? У тебя было такое имя? Интересно…

— Теперь мое имя Конрад, так что забудь об этом.

— А мне оно нравится. Я предпочла бы называть тебя скорей Константином, чем Конрадом.

— Если это сделает тебя счастливой…

Луна явила свой щербатый лик над подоконником, насмехаясь надо мной. Я не мог дотянуться до луны или хотя бы до окна и поэтому отвел взгляд. Ночь была холодной, влажной, туманной, как обычно здесь и бывает.

— Специальный уполномоченный по вопросам художественных произведений, памятников и архивов планеты Земля вряд ли захочет рубить Древо Мира, — проворчал я.

— Мой калликанзар, — слишком быстро отозвалась она. — Я этого и не говорила. Но колоколов с каждым годом все меньше и меньше, и желание — не всегда самое главное. У меня такое ощущение, что ты каким-то образом изменишь-таки положение вещей. Наверно…

— Ты неправа, Кассандра.

— А также напугана и замерзла…

А также и прекрасна в темноте, и поэтому я сжал ее в объятиях, чтобы хоть как-то оградить от тумана и утренней росы.

* * *

Пытаясь восстановить события тех последних шести месяцев, я теперь понимаю, что когда мы возводили стены страсти вокруг нашего октября и острова Кос, Земля уже попала в руки тех сил, которые разносят вдребезги все октябри. Внутренние и внешние силы окончательного распада уже тогда победоносно маршировали гусиным шагом среди развалин — безликие, неотвратимые, с воздетыми руками.

* * *

Корт Миштиго приземлился в Порт-о-Пренсе на древнем «Сол-Бус-9», привезшем его с Титана наряду с грузом рубашек, ботинок, нижнего белья, носков, разных вин, медикаментом и самых последних пленок с записями, присланных цивилизацией. А он был галактожурналист — богатый и влиятельный. Насколько именно богатый, мы не знали еще много недель; насколько именно влиятельный, я выяснил всего лишь пять дней тому назад.

Бродя среди одичавших оливковых рощ, пробираясь через развалины франкского замка или мешая свои следы с похожими на иероглифы отпечатками лап сельдечаек на мокром песке пляжей Коса, мы сжигали время в ожидании выкупа, который не мог прибыть, который никогда не прибудет, да на самом-то деле и не ожидался.

Волосы у Кассандры цвета оливок Катамары и такие же блестящие. Руки у нее мягкие, а пальцы — крохотные, с изящными ноготками. Глаза — очень темные. Она всего на четыре дюйма ниже меня, что делает ее грациозность немалым достоинством, так как я ростом намного выше шести футов. Впрочем, находясь рядом со мной, любая женщина выглядит грациозной, изящной и красивой, потому что во мне ничего этого нет и в помине.

На моей левой щеке тогда было нечто вроде карты Африки разных оттенков пурпурного цвета — из-за мутировавшего грибка, что я подцепил с покрытого древней плесенью полотна, когда вел раскопки Гуггенхеймского музея для туристической компании «Нью-Йорк Тур». Волосы у меня отстоят от бровей на палец, а глаза — разного цвета (я гляжу на людей холодным голубым, с правой стороны, когда хочу припугнуть их, а карий — для Взглядов Искренних и Честных). А из-за того, что правая нога у меня короче, чем левая, я ношу ортопедический сапог.

Однако Кассандре не требуется такого контраста: она прекрасна сама по себе.

Я встретил ее совершенно случайно; отчаянно преследовал и женился на ней вопреки своей воле (последнее — исключительно ее личное мнение). Сам я по-настоящему не думал об этом — даже в тот день, когда привел в порт свою яхту и увидел там на берегу Ее, загорающую, словно наяда, около платана Гиппократа, и решил, что она нужна мне. Вообще-то калликанзары никогда не отличались склонностью к семейной жизни, просто я опять совершил ошибку.

Утро было ясное. Оно начинало третий месяц нашей совместной жизни. Это же был последний день моего пребывания на Косе, а причиной тому послужил раздавшийся предыдущим вечером звонок.

Все по-прежнему оставалось мокрым после ночного дождика, и мы сидели в патио, попивая кофе по-турецки, заедая его апельсинами. День начинал заявлять свои права. Дул порывистый влажный ветер, заставляя нас покрываться мурашками даже под толстыми черными свитерами и унося парок с нашего кофе.

— Вышла из мрака младая с перстами пурпурными Эос, — сказала она.

— Да, — согласился я. — Действительно, именно младая и именно с перстами пурпурными.

— Давай наслаждаться наблюдая.

— Да, конечно.

Мы допили кофе и сидели, покуривая.

— Я чувствую себя мерзавцем, — наконец сказал я.

— Понимаю, — сказала она. — Напрасно.

— Ничего не могу с этим поделать. Мне приходится уезжать и покидать тебя, и это ужасно.

— На это может уйти всего несколько недель. Ты сам так сказал. А потом ты вернешься.

— Надеюсь, — проговорил я. — Однако если это дело займет больше времени, то я пошлю за тобой. Не знаю пока, где я вообще буду.

— А кто такой Корт Миштиго?

— Актер и журналист с Веги. Важная персона. Хочет написать о том, что осталось от Земли. И поэтому должен показать ему все это я. Я! Лично! Проклятье!

— Всякий, кто берет десятимесячные отпуска на морские круизы, не может жаловаться на чрезмерную загруженность работой.

— Я могу жаловаться, и пожалуюсь. Моей работе полагается быть синекурой.

— Почему?

— Главным образом потому, что я устроил ее именно такой. Двадцать лет упорного труда, чтобы Управление по делам Художественных произведений, памятников и архивов стало тем, чем оно является теперь. И десять лет назад я довел его до такого состояния, когда мои сотрудники стали способны разобраться почти со всем. Поэтому я отпустил себя на вольные хлеба, велев себе возвращаться иногда подписать бумаги, а в остальное время делать все, что мне заблагорассудится. И теперь вот этот подхалимский жест! — поручить Уполномоченному свозить веганского щелкопера на экскурсию, с которой мог бы справиться любой штатный гид! Веганцы вовсе не боги!

— Минуточку, пожалуйста, — остановила она меня. — Двадцать лет? Десять лет?

Ощущение погружения в трясину.

— Тебе же нет и тридцати.

Я погрузился еще глубже. Подождал. И снова всплыл.

вернуться

1

Пер. изд.: Roger Zelazny. This immortal. 1966