Я надеялся, что с памятью у Хасана не все в порядке или же он, хорошенько накурившись травы, витает в облаках. Надежда умерла, едва мы вошли в библиотеку.
Он сидел в кресле и потягивал лимонад. Ему было, наверно, лет восемьдесят — девяносто, а то и больше, но выглядел он лет на сорок, а действовать мог, по-прежнему, как тридцатилетний. Курс Спранга — Сэмсера нашел в нем крайне благодатный материал. Такое бывает не часто, фактически почти никогда. Некоторых людей он ввергает без всякой видимой причины в ускоренный анафилактический шок, и даже впрыскивание в сердце адреналина не вытягивает их обратно. Другие же, большинство других, застывают в своем возрасте на пять-шесть десятилетий, но некоторым изредка действительно удается помолодеть, пройдя курс, — примерно одному на сто тысяч.
Мне показалось поразительно странным, что в большом тире судьбы такой приз удалось выиграть этому.
Прошло свыше пятидесяти лет со времен Мадагаскарского Дела, на которое Хасана подписал Радпол для участия в их вендетте с тейлерцами. В Афинах он находился на жаловании у Самого́ (Покоящегося с Миром) Большого К., который и отправил его быстренько разделаться с Компанией Недвижимости Земного Правительства. Хасан это сделал. И хорошо. С помощью всего лишь одного крошечного ядерного устройства — силы, способной добиться быстрой модернизации и перестройки старого жилого фонда. Известный немногим как Хасан-убийца, он, по сути дела, является последним наемником на Земле.
И еще. Помимо Фила, который не всегда держал лишь меч без клинка и рукояти, Хасан принадлежал к тем Очень Немногим, кто мог помнить старого Карагиозиса.
Поэтому, задрав подбородок и выставив, как щит, пораженную грибком щеку, я постарался первым же взглядом затуманить ему мозги. Но то ли действовали древние и таинственные силы, в чем я сомневался; то ли он заторчал сильнее, чем я думал, что не исключалось; то ли он позабыл мое лицо, что было в принципе возможно, хотя и крайне маловероятно; то ли он упражнялся в применении профессиональной этики или низкой животной хитрости (он обладал и тем и другим в равной степени, но с упором на животную хитрость), — в любом случае, когда нас представляли друг другу, он не проявил никакой реакции.
— Мой телохранитель, Хасан, — произнес Дос Сантос, сверкнув улыбкой, подобной вспышке магния, когда я пожал руку, некогда, так сказать, потрясавшую мир.
Рука эта по-прежнему была очень сильной.
— Конрад Номикос, — Хасан прищурился, словно считывая это имя со свитка.
Всех остальных присутствующих я знал, поэтому поспешил к самому дальнему от Хасана креслу и держал свой бокал почти все время перед лицом, просто на всякий пожарный случай.
Поблизости находилась Диана Рыжий Парик. Она заговорила:
— Доброе утро, мистер Номикос.
Я поднял бокал в ответ.
— Добрый вечер, Диана.
Высокая, стройная, одетая почти во все белое, она стояла рядом с Дос Сантосом, похожая на свечу. Я знаю, что она носит парик, так как иной раз видел его сползающим на затылок, и он открывал часть любопытного и безобразного шрама, обычно скрываемого низкой линией волос. Иногда, когда я стоял на якоре, любуясь виднеющимися сквозь тучи обрывками созвездий, или когда раскапывал поврежденные статуи, я частенько гадал, откуда мог взяться этот шрам.
На ее пурпурных губах — татуированных, по-моему, я никогда не видел улыбки; из-за все время стиснутых зубов на скулах у нее ходили желваки, а постоянно нахмуренные брови образовывали между глаз букву Л. Маленький подбородок она держала высоко поднятым — в знак вызова? Говорила же отрывисто и напряженно, почти не шевеля губами.
Было трудно догадаться об истинном ее возрасте. Больше тридцати, во всяком случае.
Они с Доном составляют интересную пару. Он — темноволосый, говорливый, все время курит, не способен усидеть на месте больше двух минут. А она — дюймов на пять выше и горит не мерцая. Я до сих пор не знаю всей ее истории. И, надо полагать, никогда не узнаю.
Диана остановилась рядом с моим креслом, в то время как Лорел представлял Корта Дос Сантосу.
— Ты, — сказала она.
— Я, — согласился я.
— Будешь руководить этой экскурсией.
— Об этом известно всем, кроме меня, — не стал я спорить. — Не можешь ли уделить мне кроху своих знаний по этому вопросу?
— Ничего не знаю, ничего не хочу знать, — заявила она.
— Ты говоришь, словно Фил, — хмыкнул я.
— Ненамеренно.
— Тем не менее именно так. Так почему же?
— Что почему?
— Почему ты? Дон? Здесь? Сегодня?
Она коснулась языком верхней губы, а потом с силой сжала его зубами, словно хотела выжать из него сок или сдержать рвущиеся наружу слова. Затем оглянулась на Дона, но тот находился слишком далеко и не мог ничего услышать, да и вообще смотрел в другую сторону. Он был занят тем, что наливал Миштиго настоящую кока-колу из графина, стоящего на административном спуск-подносе.
По мнению веганцев, формула состава кока-колы была археологической находкой века. Утраченная во время Трех Дней, она была открыта вновь лишь десять с чем-то лет назад. Ходило, конечно, много недокока-кол, но ни одна из них не оказывала такого действия на обмен веществ веганцев, как настоящая. «Второй вклад Земли в галактическую культуру» — назвал ее один из их современных историков. Первым вкладом, конечно, являлась очень тонкая новая социальная проблема именно того типа, появления которой ждало не одно поколение отчаявшихся философов Веги.
Диана снова посмотрела на меня:
— Пока не знаю. Спроси Дона.
— Спрошу.
И я спросил-таки, хотя и позже. Я не был разочарован, поскольку ничего и не ожидал.
Но, когда я сидел, изо всех сил пытаясь подслушать чужой разговор, внезапно произошло наложение видения на видимое, того типа, который один психиатр классифицировал для меня как «псевдотелепатическое выдавание желаемого за действительное». Происходит это примерно так.
Я хочу знать, что где-то там происходит. У меня почти достаточно информации для догадки, и поэтому я делаю ее. Вот только это происходит так, словно я вижу и слышу все глазами и ушами одного из участников событий. Однако, я думаю, это не настоящая телепатия, потому что иной раз случаются и ошибки. Но, тем не менее, все, безусловно, кажется реальным.
Психиатр смог объяснить мне в этом явлении все, кроме причин его возникновения.
Вот почему я стоял посреди помещения,
глядел на Миштиго,
был Дос Сантосом,
говорил:
— …Тоже поеду, для вашей защиты. Не как секретарь Радпола, а просто как частное лицо.
— Я не просил вас о защите, — отвечал веганец. — Однако благодарю вас. Я принимаю ваше предложение избежать смерти от рук ваших товарищей.
Сказав это, он улыбнулся:
— Если те будут добиваться ее во время моего путешествия. Сомневаюсь, что такое случится, но я был бы дураком, отказавшись от щита Дос Сантоса.
— Вы поступаете мудро, — сказали мы, слегка кланяясь.
— Разумеется, — отозвался Корт. — А теперь, скажите мне, пожалуйста…
Он кивнул в сторону Эллен, только что закончившую спор с Джорджем и в гневе отходившую от него.
— Кто это?
— Эллен Эммет, жена Джорджа Эммета, директора Отдела Охраны Живой Природы.
— Какая у нее цена?
— Я не знаю, как она котировалась в последний раз.
— Ну, а в предпоследний?
— В прошлом она никогда не оценивалась.
— На Земле все имеет цену.
— В таком случае, полагаю, вам придется выяснить это самому.
— Всенепременно, — пообещал он.
Землянки всегда обладали для веганцев некой странной, если не сказать болезненной, привлекательностью. Один вегги, набравшись кока-колы, однажды сказал мне, что они — землянки — заставляют его чувствовать себя кем-то вроде зоофила. И это интересно, потому что одна девушка радости (итальянка) с курорта Кот д’Ор[5], было дело, призналась мне, хихикая, что «общение» с веганцами делает из нее что-то вроде «une zoophiliste».