— Вероятно, — отозвался я. — Меня не было здесь, когда он возник, и поэтому наверняка сказать не могу.
— Если не ошибаюсь, участники не очень-то жалуют посторонних…
— Это верно. Но они устроят вам хорошее представление, если вы найдете нужный хумфос и подбросите заодно несколько подарков.
— Но мне очень хотелось бы стать свидетелем настоящей церемонии. Если я приду с кем-то не чужим для участников, то тогда, наверное, увижу неподдельное действо.
— Зачем это вам? Болезненный интерес к варварским обычаям?
— Нет. Я занимаюсь сравнительным анализом религий.
Я же изучал его лицо, но ничего не смог прочитать на нем.
Прошло уже немало времени с тех пор, как я в последний раз навещал Маму Жюли и Папу Джо, да и других тоже. Хумфос находился неподалеку, но я не знал, как они отнесутся к моему приходу в компании с веганцем. Впрочем, они никогда не возражали, когда я приводил с собой других людей.
— Ну… — начал я.
— Я хочу только посмотреть, — добавил он. — Мешать я не буду. Они едва заметят мое присутствие вообще.
Я немного помялся, но в конце концов уступил. Маму Жюли я знал весьма неплохо и считал, что эта затея не принесет никакого вреда, что бы там ни случилось. Поэтому я больше не возражал.
— Ладно, я отведу вас к ним. Если хотите, сегодня ночью.
Он кивнул, поблагодарил меня и отошел выпить еще коки.
Джордж, не слезавший с подлокотника моего кресла, нагнулся ко мне и заметил, что было бы очень интересно произвести вскрытие какого-нибудь веганца. Я согласился с ним.
Миштиго вернулся в сопровождении Дос Сантоса.
— Что это за разговоры, чтобы прихватить мистера Миштиго на языческую церемонию? — спросил он, раздувая ноздри и дрожа от гнева.
— Верные разговоры, — ответил я. — Его прихватываю с собой я.
— Только если с вами будет телохранитель.
Я поднял руки ладонями кверху.
— Я способен справиться с любыми проблемами, которые могут возникнуть.
— Мы с Хасаном будем вас сопровождать.
Я уж собирался возразить, как между ними втерлась Эллен.
— Я тоже хочу туда пойти, — заявила она. — Я еще никогда не бывала на такой церемонии.
Мне оставалось только пожать плечами. Если пойдет Дос Сантос, то отправится также и Диана, — наберется немалая группа. Так что одним человеком больше, одним меньше — не имеет значения, по крайней мере не должно иметь значения. Затея рухнула, так и не успев начаться.
— Почему бы и нет? — рассудил я.
Хумфос располагался в районе гавани, возможно потому, что был посвящен Агуэ Войо, Богу моря. Хотя, может быть, и потому, что группа Мамы Жюли всегда служила для людей тихой гаванью. Агуэ Войо — бог не ревнивый, и поэтому на стенах воздавалась яркими красками дань и многим другим божествам. Дальше, на островах, есть более изысканные хумфосы, но они, по сути своей, коммерческие.
Большая огненная ладья Агуэ изображалась синим, оранжевым, зеленым, желтым и черным. Она выглядела несколько неподходящей для плавания. Большую часть противоположной стены занимал извивающийся и свивающийся в спираль малиновый Дангбе[8]. Впереди и справа от единственной двери ритмично ударял по нескольким большим барабанам — «рада» — Папа Джо.
Лики разных христианских святых глядели с непроницаемым выражением на застывшие в сюрреалистическом урагане яркие сердца, петухи, могильные кресты, мачете и перекрестки дорог, выполненные амфотерными красками с Титана. Изображения занимали почти каждый дюйм окружающих стен. И никто не мог сказать наверняка, одобряют святые увиденное или нет. Они молча глядели сквозь свои дешевые рамки, словно те были окнами в чуждый мир.
На небольшом алтаре теснились многочисленные бутылки с алкогольными напитками, тыквы, священные сосуды для духов лоа, амулеты, трубки, флаги, стереофотографии неизвестных личностей и, среди прочего, пачка сигарет для Папы Легбы.
Когда молодой хунси по имени Луи привел нас, служба уже шла. Помещение было примерно восьми метров в длину и пяти в ширину, с высоким потолком и земляным полом. Танцоры двигались вокруг центрального столба, совершая медленные, неестественно плавные па. Их темная кожа блестела в тусклом свете древних керосиновых ламп. С нашим приходом в помещении стало тесновато.
Мама Жюли взяла меня за руку и улыбнулась. Отводя меня в глубину, к месту рядом с алтарем, она сказала:
— Эрзулия[9] милостива.
Я кивнул.
— Она любит тебя, Номико. Ты долго живешь, много путешествуешь. И возвращаешься.
— Всегда, — подтвердил я.
— Эти люди?.. — она быстрым движением темных глаз показала на моих спутников.
— Друзья. Они не причинят беспокойства…
Когда я это сказал, она рассмеялась. Так же как и я.
— Если ты разрешишь нам остаться, я не дам им мешать вам. Мы будем оставаться в тени по стенам. Если ты велишь мне увести их, я уведу, Смотрю, вы и так уже порядком натанцевались, да и опустошили много бутылок…
— Оставайся, — разрешила она. — И зайди как-нибудь поболтать со мной днем.
— Зайду.
Тут она отошла, и ей уступили место в кругу танцующих. Мама Жюли женщина довольно крупная, но голос у нее негромкий и мелодичный. Двигалась она, словно огромная резиновая кукла, не без изящества, выделывая па под монотонный грохот барабанов Папы Джо. Через некоторое время этот звук заполнил все — мою голову, землю, воздух; наверное, таким казался стук сердца кита наполовину переваренному Ионе. Я наблюдал за танцующими. И за наблюдающими за танцующими.
Я попытался догнать участников действа и выпил пинту рома, но разрыв был слишком велик. Миштиго продолжал потягивать кока-колу из принесенной с собой бутылки. Никто не замечал, что он голубокожий, но, впрочем, мы попали сюда довольно поздно, и все уже зашло слишком далеко, так что пусть идет своим чередом.
Рыжий Парик стояла в углу с надменным и вместе с тем испуганным видом. Она держала бутылку под рукой, но ни разу к ней не приложилась. Миштиго держал под рукой Эллен, и не более того. Дос Сантос стоял около двери и следил за всеми — даже за мной. Хасан с отсутствующим видом сидел на корточках у стены справа и курил трубку с длинным черенком и маленьким чубуком.
Песню завела, полагаю, Мама Жюли. Другие голооса подхватили ее:
Это продолжалось, продолжалось и продолжалось. Меня начало клонить в сон. Я выпил рома, почувствовал еще большую жажду и выпил еще.
Не знаю, сколько времени мы там пробыли, когда это случилось. Танцоры целовали столб, пели, гремели тыквами и брызгали водой. Пара хунси вели себя, словно одержимые, и болтали что-то невнятное, мучной узор на полу весь расплылся, а в воздухе плавали клубы дыма. Я прислонился к стене и, полагаю, глаза у меня на минуту-другую закрылись.
Звук раздался неожиданно.
Пронзительно кричал Хасан.
Этот долгий воющий крик бросил меня вперед. Но голова у меня закружилась, и я снова, со стуком, привалился к стене.
Барабанная дробь продолжалась, не пропуская ни единого такта. Однако некоторые из танцоров замерли, уставясь в его сторону.
Хасан поднялся на ноги. Он оскалился и сощурил глаза, на его лице под пленкой пота проступили от неимоверного напряжения хребты мышц и долины морщин. Он задрал бороду, словно огненный наконечник копья, а полы его плаща высоко зацепились за какие-то настенные украшения, вскинувшись, точно черные крылья.
Его руки в медленном гипнотическом ритме душили несуществующую жертву, из горла вырывались звериные рыки. Он продолжал кого-то удавливать.
Наконец он довольно засмеялся, и руки его резко разжались.
Дос Сантос почти сразу же очутился рядом с ним, пытаясь ему что-то сказать, но сейчас они находились в разных мирах.
Один из танцоров начал тихо стонать, к нему присоединился еще один, затем и все остальные.
Мама Жюли отделилась от круга и подошла ко мне, как раз когда Хасан начал все сначала, но на этот раз по усложненной программе.
8
Дангбе (Бог-змей) — высшее божество, олицетворяющее Солнце в одном из важнейших обрядов вудуизма — радасе.