Шум в комнате усилился, отчетливо послышался лязг передергиваемых затворов. «Ага, — подумал он, — нетрудно догадаться, что сейчас начнется сеанс разоблачения черной магии. Меня набьют свинцом, а потом выяснится, что никакого упыря нет». Виктор хотел крикнуть, что это он, чтобы не стреляли, но из горла вырвался лишь хрип, сменившийся сильным, надсадным кашлем. Так он еще никогда не кашлял, казалось, что еще немного, и легкие оторвутся. Виктор упал на колени, выплевывая из легких какую-то дрянь, содрогаясь в спазмах, грудь горела огнем. Наконец приступ прошел. В доме стояла абсолютная тишина, только потрескивала дверь в комнату летчиков. Видимо, на нее навалились всей эскадрильей.
— Ребята! — Голос наконец-то прорезался. Хриплый, дребезжащий, однако хоть что-то. — Ребята, это я, Витя. Откройте!
Дверь заскрипела с новой силой. Виктор подошел ближе, став в сторонке, чтобы ненароком не подстрелили.
— Мужики, да вы чего? Совсем охренели? Открывайте, мать вашу! Всем морды поразбиваю! Козлы! — За дверью послышался шум, какие то реплики…
— Витька, это ты? — Виктор узнал голос Игоря.
— А кто еще? Конечно, я! Открывайте, замерз, как собака!
— А чем докажешь, что ты? — это уже Вадик Петров влез в беседу.
— Да вы чего, мужики? Совсем в атаке охренели? Да я это, я! Мать вашу за ногу, бога душу семь раз через кобылу и сорок святых… — Виктор несколько минут высказывал все, что думает.
Наконец дверь открылась, освещая светом прихожую, появился Игорь, он осветил Виктора фонариком, долго всматривался.
— А-а-а! Живой! Ну, я же говорил, что это Витька, а вы этого дурня послушали… Живой, чертяка!
Следующие несколько минут превратились в радостный калейдоскоп. Его обнимали, хлопали по плечам, тискали, расспрашивали. Виктор, смущенно улыбаясь, отшучивался.
— Ну, ты чертяка! — Игорь улыбался в тридцать два зуба. — Да мы тебя почти похоронили! Привезли с аэродрома, а доктор говорит: все, отмучился летчик.
— Точно, — поддержал Вахтанг, высокий, красивый кавказец, — слушай, ты как покойнык был, закочинэвший, ми думали всо… поминули за ужином, а ты вот он.
— Да ты сейчас, как покойник, — засмеялся Нифонтов, — ребята, принесите ему зеркало.
Виктор глянул на себя в зеркало и оторопел. Разбитое лицо распухло, сгустки запекшейся крови, налипшая грязь делали его неузнаваемым.
— Да, Витя, — Петров снова влез в разговор, — наделал ты делов! Я тут, понимаешь, сплю сладко, и тут сквозь сон раздается жуткий вой, как будто свинью режут! Я и не знал, что люди так умеют! А потом этот влетает, — он небрежно ткнул в сторону смущенного дневального, — белый, как мел, трясется… Упыри, кричит! Чуть не сожрали. Я сперва не поверил. Думал, розыгрыш. Потом пригляделся, а у этого воина, — новый тычок в дневального, — глаза шире очков и трясется, понимаешь, натурально так… Засомневался я. Фонариком на тебя посветил — ну точно, упырь, вылитый. — Он засмеялся. — Ну ты дал! А мы «ТТ» похватали… ха-ха… кому расскажи, не поверят. А чего ты так хрипел?
— Да я не хрипел… кашлял… ушибся сильно. Вот и кашлял. — Виктор устал от всего, у него закружилась голова, и пришлось сесть на лавку.
Петров внимательно его осмотрел и резюмировал:
— Да ты совсем плох, надо тебя срочно в медпункт! Шишкин, иди доктора поднимай. Вахтанг с Нифонтом, отведите его…
В медпункте Виктора кое-как отмыли, после чего за него принялся его старый знакомый доктор — военврач второго ранга Синицын, высокий, немного пухловатый человек, с вечно сонным выражением лица.
Он долго и недоверчиво его осматривал, ощупывал и даже измерил температуру, нудно расспрашивая про самочувствие. Виктор, которому эта процедура нравилась все меньше и меньше, вскоре не выдержал:
— Товарищ военврач, может, хватит уже? Вы меня накормите сперва, остограмьте, а после вопросы задавайте!
— Я тебе продсклад, что ли? — огрызнулся тот. — Вконец обнаглел! Это ты мне наливать должен, что я тебя с самого начала войны постоянно лечу. Причем, заметь, бесплатно. Нельзя тебе сейчас. Вредно!
— Вредно, товарищ военврач, на живого летчика заключение о смерти подписывать. Вот это точно вредно…
— А ты не много болтаешь, сержант?
— Ну, для покойника я, пожалуй, и впрямь немного того… но для моего обычного состояния почти в пределах нормы. Все-таки приятно чувствовать себя живым, несмотря на все старания родной, полковой медицины. Между прочим, именно по вашей милости я сегодня без обеда и без ужина остался. К тому же очнулся в местном морге. Представляете, какой стресс для молодого организма? А до завтрака еще часов шесть. Так что я, товарищ военврач второго ранга, прямо-таки требую компенсации.