АТАГЕЛЬДЫ КАРАЕВ
ГДЕ БРАТ ТВОЙ?
колько бед и несчастий принес людям голод? Но не больше ли принесла сытость?
Какой прекрасный парень жил на свете — где он сейчас? Не стало его, убит. Но ведь не война, ни даже крика или скандала в ауле не слышно — живи на здоровье, ешь заработанное, слушай песни Сахи Джепбарова, наслаждайся… Нет, не суждено ему, убит…
Байджан, родной брат его Байджан… Не стоящий и следа убитого — как поднялась рука твоя?.. — спросят люди. И сам ты подобен сейчас пораженной молнией ветви чинары — сохнуть и чахнуть тебе день ото дня и так погибнуть.
Кому приходилось видеть печень овцы, потерявшей ягненка ради нужного человеку каракуля, тот не умолчит: она как сплошной камень, да, да! И сколько раз отнимали у нее ягнят, столько камней и прибавлялось в ее печени. Они увеличиваются, мучая животное, растут, соединяются — и наступает день, когда из этой печени в тело не поступает ни единой капли крови, и тогда животное навсегда закрывает глаза.
Так и бедная Зухра: сама не ела — отдавала детям, сама не одевалась — одевала детей, себя не жалела — лишь бы они не узнали вкуса сиротской доли, старалась, из последних сил старалась… И у нее, у бедной, печень обратилась в камень, и она с мукой покинула этот мир.
Да, приносит голод беду человеку, но и сытность немалые беды готова обрушить на его голову.
Чего только злого не делают люди от голода! Но от сытости — эй-хо! От сытости больше злого, больше беды, больше потери…
Юсуп навзничь лежал под деревцем саксаула, лицо его было спокойно — он ведь не ждал выстрела.
Тут же валялись два разбитых о ствол саксаула ружья — да что толку-то срывать злость на ружье, не воскресишь этим Юсупа!
Все трое плакали, закрыв лица руками: Байджан от горя, Джуманияз и Акджик — со страха.
Джуманияз, обняв Байджана за плечи, вытащил из ножен кинжал:
— Байджан, вот держи… — сам, отворачиваясь, рванул ворот рубахи, оголил грудь. — Бей, дорогой Байджан! Последней собакой буду, если только услышишь хоть единственное "вах", молча умру! Бей, Байджан дорогой! — и совал в ладонь рукоятку ножа.
Байджан, ослепший от слез, до крови закусил губу. Разве мог слышать, понять, что там предлагает невольный убийца его брата… Не понимал, чего хочет Джуманияз, не хотел понимать.
— Ударь, ударь меня в грудь, Байджан дорогой! — твердил Джуманияз.
Пелена, закрывавшая глаза Байджана, прояснилась. Он оттолкнул руку Джуманияза.
— Разве этим вернешь его… — и еще сильнее затряслись его плечи.
— Хоть и не вернешь — бей все равно! Я виноват в его смерти!
— Нет… — Байджан не сдерживал слез, однако все же услышал, покачал головой. — Нет… Очень плохо все получилось… Очень…
— Байджан, дорогой, ни тюрьмы, ничего другого не боюсь, ничего в мире не боюсь… Одно убивает меня: дети сиротами остались!
— Сиротами…
— Ах, Байджан-брат, верно вы говорите! — всхлипнул и Акджик.
— Убей меня, Байджан!
— Убей нас обоих, Байджан дорогой!
— Не оживить этим брата… Не вернуть его…
— Ах, верно говоришь, Байджан-акга[1],— Акджик вытер слезы. — Дорогие братья, нет пользы в том, что плачем здесь, надо добираться до аула! — и глянув многозначительно на Джуманияза, побрел к машине.
— Пойду поищу что-нибудь… перенести его надо в машину… — Джуманияз направился следом за шофером.
Отойдя подальше, оба враз перестали плакать. Стояли, поглядывали друг на друга.
Первым заговорил Акджик:
— Кажется, совсем плохи наши дела, дорогой брат.
— Да, мы в пропасти.
— Надо искать выход.
— Так.
— Только какой?..
— Может, сунем следователю, выкрутимся?..
— До луны легче достать. Нельзя доводить дело до следователя. Нужно обдумать, не торопясь.
— Не время давать верблюду садиться, надо быстро решать!
Акджик слушал, опустив взгляд, видом выражая подчиненность. Он был спокойнее этих двух — завфермой и пастуха, ловкая мысль пришла ему в голову.
— Акга-джан, — сказал он, — послушай меня, вот что надо сделать…
Пока он говорил, Джуманияз согласно кивал головой.
— Да, и я о том же подумал. Но согласится ли он?
— Попробуем… Может, и выйдет — он ведь очень мягкосердечный, все это знают.
Захватив из кузова машины доски и веревку, Джуманияз и Акджик вернулись туда, где лежал погибший Юсуп и плакал над ним его брат Байджан.
— Акга-джан, брат… — Акджик обнял Байджана за плечи, — плохо, когда увеличивается число сирот. Если хоть один ребенок остался сиротой, вина падает на весь род людской, на всех нас.