Саня ответил отрывисто и сухо:
— Крепко спал… Если бы не твой звонок по телефону, сидеть тебе до утра…
— Ну и сурок ты, Саня…
— Проснулся, будильник под подушкой… Усек?.. Сидеть бы тебе до утра…
— Ну и сурок ты, Саня…
С рабочих мест доложили:
— Все в порядке!
Метелев отпустил смену и сел за рабочий стол. Он сидел и думал, как бы сказать Валере, чтобы не закладывал перед работой. Сечкин, словно прочитав мысли Метелева, доложил вдруг, хрипло прокашляв, что простыл где-то и с утра немного подлечился. У Метелева полегчало на душе — отпала необходимость в неприятном разговоре.
Афонин сел лицом к щиту с приборами, закинул ногу на ногу, отпрянул на спинку стула и, уставившись на самописец уровня в реакторе, застыл в неподвижности. Голова его сильно полысела со лба, он отрастил и с затылка зачесывал на лоб длинную тощую прядь. Сечкин включил вентилятор. Прядь сдуло с Афониного лба, и она смешно завихрилась на затылке. Но он не обратил на это внимания. Он уже спал. Рот у него был чуть приоткрыт, голова слегка откинулась назад. По мере того как он все глубже входил в сон, голова его короткими, судорожными тычками постепенно отваливалась к спине. Рот при этом все более открывался. Лицо обретало тупое выражение. Наконец Афонин намертво засыпал, голова его свободно отваливалась назад, он всхлипывал и просыпался.
Метелев наблюдает за ним все это время, но не будит. Жалко. Он по себе знает, как тяжко бывает бороться со сном. А потом, смешно. Валера находит, что в профиль Саня здорово смахивает на Бонапарта времен Бородинской битвы. Только нос русский — шишковатый…
Проснувшись, Афонин бодренько вскакивает с кресла, делает несколько энергичных движений руками вроде утренней зарядки, потом достает из-под сейфа кусок свинца от биологической защиты и по десять раз отжимает каждой рукой. Сечкин сердито замечает, что сразу после сна опасно для сердца поднимать тяжести…
— А я не спал… — говорит Афоня, гулко дыша.
Валера долго и зло смотрит на Саню, потом с пониманием на Метелева.
— Спал ты! — говорит Сечкин совершенно серьезно.
— А я говорю: не спал! — бодренько отвечает Афонин и снова усаживается в кресло и занимает ту же, отработанную годами позу.
Вскоре после этого Афонин снова засыпает. Сечкин возбужденно говорит Метелеву:
— Видал, как он не спит?! — И хрипло крикнул: — Саня! Уровень в реакторе!
Афонин ошалело вскакивает. Тупо смотрит на самописцы.
— Я ж говорю — спишь… — уже мирно напоминает Сечкин, подсаживаясь к коротковолновому приемнику.
— Послушаем из-за бугра? — спрашивает он Метелева.
Метелев молчит, перелистывая журнал заданий. Листает медленно, мимоходом просматривая давние страницы. Наконец, знакомая до раздражения, однообразная запись:
«Всем сменам! Поддерживать установленный режим работы электростанции».
Подписал заместитель главного инженера по эксплуатации Козин. Подпись у него броская, размашистая и читается как «козел». Отсюда и кличка. У него треугольные волчьи глаза, очень синие. Смотрит он всегда через плечо собеседника, но когда в глаза ему заглянешь, в них что-то женское. Может, знает это, потому и через плечо смотрит. Называет он своих подчиненных по-старинному, переделывая отчество в фамилию. Получается не Виталий Иванович Метелев, а Виталий Иванов Метелев…
— Поддерживать установленный режим… — задумчиво и тихо произнес Метелев, прислушиваясь к тому, что вещала «Свобода». Его давно уже стала раздражать кощунственная доверительность, с какою эти «друзья» продавшие Россию, обращались к ее народу. — Да заткни ты ей глотку! — с раздражением сказал он Сечкину и свернул ручку настройки с волны вещания. — Найди какую-нибудь музыку, что ли… — сказал Метелев несколько виноватым тоном.
Сечкин выключил приемник.
— Сам ищи… — сказал он, сел на свое место и туда-сюда повертел переключателем диапазонов нейтронной мощности.
Метелев не стал искать легкую музыку. После недолгого неловкого молчания Сечкин возбужденно сказал:
— Ты думаешь, все знаешь?! Далеко не все!
Метелев несколько разочарованно глянул на Сечкина:
— А я и не говорю, что все знаю… Просто у нас своих забот полон рот. И никто их не решит, кроме нас, понимаешь…
— Понимаю не хуже тебя! — возбужденно сказал Сечкин и, развернувшись вместе с креслом к Метелеву, добавил: — Можно подумать, ты доволен своей жизнью!..
— Нет, не доволен.
— Ну вот… — немного успокоился Сечкин.
— Что — ну вот?.. Мало ли чем может быть недоволен человек? Собою, например…
— Мы инженеры, — не отступал Сечкин, — в смене тридцать человек… Это, — он развел руками вокруг себя, — не работа для инженера!.. Посади сюда десятиклассника, обучи от сих до сих, и он будет ключами ворочать не хуже тебя, физика с университетским образованием…