— Да, друг мой, я анархист, мистический анархист, но только в теории, поймите меня правильно, в теории. Не бойтесь, — говоря это, он положил Аугусто руку на колено, — я не бросаю бомб. Мой анархизм чисто духовного характера. Дело в том, друг мой, что у меня есть почти обо всем свое собственное мнение.
— А вы тоже анархистка? — спросил Аугусто у тетки, чтобы сказать хоть что-нибудь.
— Я? Да это вздор! Можно ли, чтобы никто не управлял? Если никто не управляет, кто будет подчиняться? Разве вы не понимаете, что это невозможно?
— Маловеры, вы говорите «невозможно»… — начал дон Фермин.
Но жена перебила его:
— Хорошо, дорогой сеньор Аугусто, договор между нами заключен. Я уверена, что вы человек весьма достойный, хорошо воспитанный, из приличной семьи и рента у вас более чем приличная… Решено, с сегодняшнего дня вы мой кандидат.
— Такая честь, сеньора…
— Да, надо образумить эту девчонку. Она, знаете ли, не злая, но очень капризна. Конечно, в детстве ее так баловали! Когда случилась эта катастрофа с моим несчастным братом…
— Катастрофа? — не понял Аугусто.
— Да, поскольку это всем известно, мне незачем от вас скрывать. Отец Эухении покончил с собой после неудачной биржевой операции, и имущество его оказалось заложенным на такую сумму, что вся рента Эухении уходит на погашение долга. И бедная девочка решила скопить денег своими уроками, чтобы выкупить закладную. Вообразите себе! Да ей это не удастся, хоть бы она давала уроки шестьдесят лет!
В этот миг у Аугусто зародилась идея, идея великодушная и героическая.
— Девушка совсем не злая, — продолжала тетка, — но ее невозможно понять.
— Вот если выучить эсперанто… — начал дон Фермин.
— Оставь в покое универсальные языки. Мы и на родном-то не можем договориться, а ты собираешься ввести чужой.
— Но не считаете ли вы, сеньора, — спросил Аугусто, — что будет лучше, если все люди заговорят на одном языке?
— Вот, вот! — ликующе воскликнул дои Фермин.
— Да, сеньор, — сказала тетка твердо, — на одном языке хорошо: на испанском, а со служанками, которые просто дуры, на астурийском.
Тетушка Эухении была из Астурии и держала служанку-астурийку, которую она бранила на родном наречии.
— Конечно, теоретически, — добавила она, — было бы неплохо, чтобы все говорили на одном языке. Но теоретически мой муж даже против брака.
— Простите, — сказал, поднимаясь, Аугусто, — простите, если я обеспокоил вас.
— Никакого беспокойства, сеньор, — ответила тетка, — и помните: вы должны бывать у нас. Теперь вы мой кандидат.
Провожая гостя, дон Фермин сказал ему на ухо:
— Даже и не думайте об этом!
— Почему? — спросил Аугусто.
— Бывают, знаете ли, предчувствия, друг мой, предчувствия…
На прощание тетка сказала ему:
— Вы — мой кандидат, помните.
Когда Эухения вернулась домой, тетка сразу сказала ей:
— Ты знаешь, кто здесь был? Дон Аугусто Перес.
— Аугусто Перес… Аугусто Перес… Ах, да! И кто его привел?
— Моя канарейка.
— А зачем он приходил?
— Что за вопрос! Ради тебя.
— Пришел ради меня, но привела его канарейка. Не понимаю. Уж лучше бы ты говорила на эсперанто, как дядя Фермин.
— Он приходил ради тебя, это молодой человек приятной наружности, статный, хорошо воспитанный, неглупый, а главное, богатый, дорогая, богатый.
— Не нужно мне его богатство, я работаю не для того, чтобы продаваться.
— Кто говорит об этом, злючка?
— Хорошо, тетушка, хорошо, оставьте шутки.
— Ты его увидишь, малышка, увидишь и переменишь свое мнение.
— Ну, уж этому не бывать!
— Не зарекайся, может, еще придется напиться этой водицы.
— Пути провидения неисповедимы! — воскликнул дон Фермии. — Бог…
— Послушай, — перебила его жена, — как это у тебя совмещается с анархизмом? Я тебе говорила это уже тысячу раз. Если никто не должен управлять, зачем тогда бог?
— Я — анархист мистический, жена, ты это слышала от меня тоже тысячу раз, мистический. Бог не управляет, как это делают люди. Бог — тоже анархист. Он не управляет, а…
— А повинуется, так, что ли?
— Верно сказала, верно. Сам бог просветил тебя. Подойди ко мне.
Он взял жену за руки, посмотрел ей в лицо, сдул со лба белые завитки волос и добавил:
— Сам бог вдохновил тебя. Да, бог повинуется.
— Только в теории, не так ли? А ты, Эухения, оставь глупости, для тебя это прекрасная партия.
— Я тоже анархистка, тетушка, но не такая, как дядя Фермии, без мистики.