Почти апрель, солнце почти село. Я стою рядом с метро «Университет» и покуриваю электронную сигарету – никак не завяжу с никотиновой привычкой. Сквозь клубящийся дым отписываю ей: «жду тебя в Шоколаднице».
Я захожу внутрь, сажусь за самый центральный столик, откуда будет легко и просто давать кому-нибудь из нас деру (знаю уже по опыту), заказываю раф и жду неизбежности. Она ведь всегда, черт побери, приходит вовремя.
Часики тикают, а меня начинают одолевать сомнения на счет моего решения. Но выбор сделан, а раф заказан.
Спустя какие-то мгновения, проведенные в замешательстве наедине с собой, появляется она. Виляя бедрами пловчихи-перворазрядницы, она уверенно следует зову своего избранника, убежав от университетской интеллектуальной тоски. В тоненьких девчачьих джинсиках, легоньком свитерке и на каблуках она движется от самозатворяющейся двери в мою сторону с еле заметной ухмылкой на губах, заигрывающей с моим либидо. Пока она идет, я на мгновение забываю, зачем я здесь, и перемещаюсь на пару дней в прошлое, в нашу теплую утреннюю воскресную постель. Тогда я, проснувшись от неимоверного стояка, протягиваю ее руку до него, и пока она ласкает его, я начинаю лобызать ее шею, а сам обхватываю обеими руками ее груди богини четвертого размера, аккуратно вылитые где-то на задворках Олимпа. Я потихоньку начинаю постанывать, а она аккуратно, отточено и ненавязчиво приступает к делу, надевая на меня презерватив… Но от этого я ощущаю сейчас себя не меньшим гондоном.
Я прихожу в себя. Она подходит ко мне c сияющей улыбкой и чмокает в щеку, а затем садится, берет мой раф и отпивает глоток c выражением лица, переполненного наивысшим счастьем.
– Приветики!
Я слегка теряюсь, понимая, что переговоры предстоят, пожалуй, одни из самых сложных, которые мне к сегодняшнему дню доводилось проводить в своей жизни. Попробовали бы эти придурки-ораторы финишировать эту ситуацию win-win, я бы посмотрел на них. Вся эта мотивационно-обучающая белиберда на самом деле должна учить главному: в жизни бывают переговоры lose-lose, и к ним, пожалуй, хуй подготовишься.
– Привет, Полин. Как дела?
Я скомкано улыбаюсь, пытаясь выдавить из себя искренность. Меня даже немного потряхивает от необычности ситуации. Но я знаю, что настою на своем, и дело будет сделано, так или иначе.
– Ой, да знаешь, я уже так устала от этих пар. Давай лучше поедем к тебе, так ждала этого момента, чтобы провести этот вечер с тобой.
Ууу, это будет явно тяжко! Даже не знаю, как сказать ей о том, что нам бы неплохо расстаться.
– Полин, слушай. Тут такое дело. Я последнее время много думал на счет нас с тобой, анализировал все те моменты, которые у нас с тобой возникали, пытался впариться в ситуацию, понять какое будущее нас ждет…
Я замечаю, как на ее лице вместо привычной легкости медленно проявляется испуг, недопонимание и дешевая помятость. В глазах читается страх, а ротик слегка приоткрывается от осознания начала неизбежных мук.
– Так вот, – выдыхаю я, – я подумал и понял, что, скорее всего, у нас с тобой ничего не получится, и я знаю, что все мои объяснения сейчас ничего не исправят, потому что у нас все так далеко зашло. Но я хочу быть честным с тобой и поэтому заканчиваю все сейчас… – Чуть помедлив, я добавляю: Оно ведь никогда не будет вовремя.
Полина напротив обомлевает. Она, держа мою кружку с кофе в одной руке и смартфон в другой, просто уставляется на меня с безнадежно оскорбленным моей правдой лицом. Наверное, будет правильно, если она плеснет этим еще не остывшим кофе в мои бесстыжие глаза. Вот только у нее явно произошел какой-то сбой внутри.
Некоторое время она продолжает смотреть мне в глаза, которые мне хочется отвести, но я делаю над собой усилие и не отвожу. Затем она встает и, собираясь, произносит со слезами на глазах:
– Знаешь я… я не ожидала… я думала…
И с текущими по бесконечно прекрасным щекам слезами она исчезает, оставляя после себя лишь привкус безнадежности, горечи и кромешного гадства, на которое приходится идти во имя правды, которая, как показывает человеческая практика, просто нахуй никому не сдалась!
Я какое-то время сижу и думаю: «а вот что ты думала? Ты ведь должна была увидеть сразу, что я законченный придурок! Почему ты не увидела это? Что ты думала? Чего ты ожидала?»
Я достаю из бумажника пятьсот рублей и оставляю на столе. Вставая и накидывая на себя куртку, я замечаю, как из-за соседних столиков на меня неодобрительно смотрят несколько пар глаз. Я никак не отвечаю им, просто игнорирую и выхожу на улицу.
В меня ударяет легкий бриз летнего прохладного вечерка, хотя уж лучше бы это была декабрьская морозная стужа. Чтобы я сразу подхватил какое-нибудь воспаление легких, меня бы ничто не спасло, и я бы закончил свои дни в съемной однушке, никому не нужный, в адских мучениях.