«ИНЫХ УЖ НЕТ, А ТЕ ДАЛЕЧЕ»
На том в принципе для Михаила Фёдоровича Орлова всё и закончилось. Разве что если почти до самого завершения 1825 года он ещё жил какими-то надеждами, то после известных трагических событий вообще перешёл в ту категорию, которые российские чиновники со свойственным им остроумием нарекли «доживающими». Он именно доживал… Но обо всём — по порядку.
«Его военная карьера, так блестяще начавшаяся, была кончена. Нового назначения ему не дали, и ближайшие три года, до ареста в конце 25-го года, он занимался приведением в порядок своего имения и стеклянно-фарфорового завода в Масальском уезде, жил то в деревне, то в Москве, ездил в Крым и т. д. Он был, по-видимому, на самом дурном счету в смысле политической благонадёжности, и с него не спускали глаз. В собственноручной записке Александра I, найденной после его смерти в его кабинете, среди шести видных генералов, наиболее заражённых пагубным духом вольномыслия и являющихся как бы главными очагами заразы в армии, назван и Орлов…»{358}
Вожди Северного и Южного тайных обществ предлагали Михаилу Фёдоровичу стать руководителем-координатором обеих организаций, но он отказался, зная, что за ним наблюдают. Потому и все его общения с заговорщиками носили как бы личный характер — по старой памяти, дружбе и родственным связям… Зато в письмах он не отказывал себе в удовольствии высмеивать «героев» и события, очередные благоглупости правительства. Адресаты этих писем копировали их для своих друзей, те — для своих, и крамольные послания Орлова разлетались по всей России…
Правда, генерал ещё искал применения своим силам и опыту на службе государству или обществу.
Мы помним, что в 1820 году Орлов на собственные средства основал в Киеве «учительскую школу при военно-сиротском отделении», о чём было подробно рассказано в его письме графу Аракчееву. Это был апрель 1824 года, граф Алексей Андреевич тогда был не только главным начальником Отдельного корпуса военных поселений, но и руководил его «военно-сиротской частью». В том фрагменте письма, который мы представили, говорилось об «истории вопроса»: как, когда и зачем была организована школа. Затем следовало совсем нерадостное подведение, говоря канцелярским языком, «итогов деятельности»:
«…С начала существования оной школы воспитывалось в ней 83 человека, из коих выпущено в поселённые войска 3-й и Бугской уланских дивизий 10 человек, в Новгород 29, в корпус топографов 1, и в учители Киевского отделения 7, всего 47 человек.
Остальные 36 продолжают и теперь своё воспитание в сей школе…
Из сего краткого обозрения Вше Сво[222] изволите усмотреть, что то самое заведение, для коего я учредил сию школу, именно Киевское военносиротское отделение менее всех других пользовалось моим пожертвованием и хотя оно нуждалось и нуждается в образованных учителях, но из числа 47 выпущенных человек получило только 7…»{359}
Выражая надежду, «что сия школа получит законное существование… и что выходящие воспитанники не будут иначе определяться, как учителями в Киевское военно-сиротское отделение», и радость, «что теперь военно-сиротские отделения поступили в ведение начальника справедливого», Михаил Фёдорович подтверждал свою готовность «платить означенную сумму до истечения 10-ти лет» и спрашивал, «кому и в какие сроки приказано мне будет вносить сумму?».
Ответ от Аракчеева пришёл сразу — в числе его положительных качеств была привычка незамедлительно отвечать на письма, просьбы и жалобы.
Письмо — сама вежливость и любезность:
«Милостивый Государь мой
Михаила Фёдорович!
Я получил письмо Вашего Превосходительства от 26-го Апреля, и приношу вам благодарность за сообщённые мне сведения на щет[223] учительской школы, учреждённой при Киевском военно-сиротском отделении. По материалам, какие ныне согласно Высочайшей Его Императорского Величества воли, принимаются, содержание и обучение военных кантонистов в отделениях доведено будет до лучшего против прежнего положения, и впоследствии отделения будут иметь более способов. Посему Государю Императору угодно, дабы взнос жертвуемой вами суммы для учреждения в Киеве учительской школы вы прекратили с 1-го мая сего года в том внимании, что казна может обойтись без сего постороннего пособия…
Ответствуя сим на письмо ко мне ваше, Милостивый Государь мой, с истинным почтением имею быть
Вашего Превосходительства покорный слуга
Граф Аракчеев»{360}.
В общем, обойдёмся без твоих денег! И это при том, что граф Аракчеев не был казнокрадом и соблюдал казённый интерес. Наверное, от кого-то другого подобное пожертвование принял бы с удовольствием и благодарностью…