Однако величие Творца, в котором Ломоносов убежден (здесь пафос “Утреннего...” и “Вечернего...” размышлений совпадают), не отменяет как необходимости научного познания (в том числе и северных сияний), так и поэтического творчества (поэтому для Ломоносова эти натурфилософские оды дополняют переложения псалмов).
В торжественных одах Ломоносова представлен образ Поэта-гражданина, в одах духовных возникает образ ученого и философа, охваченного тем же внезапным восторгом познания и лирического вдохновения.
Начальный мотив “Вечернего размышления...” — сияющее звездами ночное небо, бездна вселенной, в которой тонет, растворяется человек, — станет важным для русской поэзии. По стопам Ломоносова пойдут Ф. И. Тютчев и А. А. Фет, Н. А. Заболоцкий и Б. Л. Пастернак. Ломоносов открывал новые пути не только в науке, но и в поэзии.
Ломоносов-поэт не всегда грандиозен, охвачен восторгом, преисполнен пафоса, воспевает величие России или натуры (природы). Вот еще одно его короткое стихотворение:
Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но в самой истине ты перед нами царь;
Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поешь, свободен, беззаботен,
Что видишь, всё твое; везде в своем дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.
(“Кузнечик дорогой, коль много ты блажен...”, лето 1761)
Однако и это изображение беззаботного счастливого насекомого, “ангела во плоти”, на которого поэт смотрит с завистью, имеет личный характер, вырастает из ломоносовской биографии. Стихотворение имеет длинный подзаголовок: “Стихи, сочиненные на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для академии, быв много раз прежде за тем же”. Возможно, хлопоты об академических привилегиях и в этот раз оказались неудачными. Но стихотворение о кузнечике тоже осталось в русской поэзии.
Ломоносова-поэта очень ценили современники и ближайшие потомки. Глядя на его портрет, его ближайший последователь Г. Р. Державин вспоминает величайших творцов античности: одописца, теоретика и автора ораторской прозы, эпического поэта.
Се Пиндар, Цицерон, Вергилий — слава россов,
Неподражаемый, бессмертный Ломоносов.
В восторгах он своих где лишь черкнул пером,
От пламенных картин поныне слышен гром.
(“К портрету Михаила Васильевича Ломоносова”, 1779).
Однако уже в начале ХIХ века отзывы о творчестве Ломоносова становились все более скептическими, в то время как оценка его научной деятельности, напротив, повышалась. В эпоху создания нового поэтического языка, торжества других жанров, иного отношения к роли поэта ломоносовский пафос кажется чрезмерным, восторг — слишком громким и утомительным, неискренним, интонация — лишенной теплоты и искренности.
Ломоносов и другие литераторы его времени закладывали фундамент, начинали “нулевой цикл” русской поэзии. Об этих первых строителях часто забывают, когда здание уже построено.
Однако звук ломоносовской поэзии можно услышать и сегодня.
Российский стих — гражданственность сама.
Восторг ума, сознанье пользы высшей!
И ямбов ломоносовских грома
Закованы в броню четверостиший.
(Д. Самойлов. Стихи и проза, 1957–1974)
Ему было тяжело. Он был первый.
“Отец русской поэзии, патриарх русских поэтов”
(В. Г. Белинский Сочинения Державина, 1843) .
“Ломоносов стоит впереди наших поэтов, как вступление впереди книги”
(Н. В. Гоголь. В чем же, наконец, существо русской поэзии и в чем ее особенность, 1846).