— Да, отецъ Порфирій, ужь ей около двухъ десятковъ. Да человѣкъ-то я, видите, не богатый. Бога не гнѣвлю : насущный хлѣбъ есть; да вѣдь нынче этого мало. Вотъ моя Анютка и сидитъ дома.
« Да, да !» подхватил!» монахъ съ живостью. «Анюта ! да, Анюта ! Что, вѣдь она, чай, въ матушку, такая-же красавица ?
— Гдѣ нашимъ дочерямъ быть красавицами — скромно промолвилъ Пименъ Никитичъ.
«Полно, братъ, скромничать-то! Я вѣдь самъ не вѣкъ былъ монахомъ. Глаза-то глядѣли съ малыхъ лѣтъ. Помню еще твою супругу дѣвушкой ; нечего сказать : лебедь была ! Вѣдь я и самъ былъ хватъ ! Бывало, надѣнешь синій кафтанъ, да подпояшешься краснымъ кушакомъ, да и пойдешь по городу.. . . Ну, да теперь, братъ, все прошло.
— Житіе ваше , отецъ Порфирій , истинно сказать, то есть по чистой совѣсти, ей Богу не лгу. . . . то есть. ....
«Нѣтъ, братъ, я ужь привыкъ къ нему; устарѣлъ, одряхлѣлъ до поры до времени ; а ты-бы
конечно убѣжалъ отсюда, какъ вотъ этотъ малый изъ Холмогоръ... . однако , кто это нашъ Семенъ не ведетъ его ? Я ужь давно послалъ.
—Я, то есть, могу сказать, и не могу объяснить вамъ, отецъ Порфирій. ...
« Кто тамъ? » громко сказалъ монахъ, услышавъ шорохъ около дверей.
— Я-ста!—отвѣчалъ грубый голосъ. Кто-то отворилъ немного дверь, и просунулъ голову. И что это была за голова ! Нечесаная, со всклоченною бородою, съ свиными глазами. . . . она принадлежала монастырскому служкѣ, Семену.
«Что-же? привелъ ты его ?» спросилъ монахъ.
— А привелъ-ста! — отвѣчалъ служка, не перемѣняя положенія.
« Такъ веди его сюда. »
— Да ужь онъ здѣсь-ста. Куда-же еще вести?
«Экой безтолковый!» сказалъ монахъ. «Введи его сюда, ко мнѣ.»
— Сюда-ста? къ тебѣ? Хорошо.
Дверь медленно заскрыпѣла , и Семенъ растворилъ ее такъ, что она стукнула въ ближнюю стѣну. За нею открылся Михайло. «Войди сюда, голубчикъ,» сказалъ отецъ Порфирій, съ съ смиренно-ласковымъ видомъ обратившись къ Ломоносову. Тотъ вошелъ и поклонился ему.
« Ну, вотъ видишь-ли ,» примолвилъ монахъ : «я говорилъ о тебѣ Ректору. Онъ такъ милостивъ, кто согласенъ принять тебя и помѣстить въ училище.»
Слезы радости сверкнули въ глазахъ изумленнаго своимъ счастіемъ Михайлы. Въ недоумѣніи, въ восторгѣ, ве зная что дѣлать, онъ бросился къ отцу Порфирію, сталъ передъ нимъ на колѣни, и хртѣлъ цѣловать его руку.
«Не надо, не надо!» сказалъ монахъ. «Благодари Бога, и молись за великую Государыню. Мы, грѣшные люди, только милостію Бога и Царицы можемъ помогать алчущимъ и жаждущимъ. Ректоръ велѣлъ представить тебя къ себѣ сегодня вечеромъ, и потому-то я послалъ за тобой. Нечего время терять : пойдемъ. Ужь скоро къ вечерней трапезѣ будутъ звонить. Поблагодари Пимена Никитича, молодой человѣкъ : онъ былъ первымъ за тебя ходатаемъ и навелъ меня на доброе дѣло.»
Восхищенный юноша не могъ ничего выговорить. Онъ бормоталъ несвязныя слова, обратясь къ Пимену Никитичу. Этотъ человѣкъ, при всей грубости чувствъ своихъ, при всемъ превратномъ понятіи о сдѣланномъ имъ добрѣ, растрогался, можетъ быть первый разъ въ жизнь свою, ибо чувство добра всегда возвышаетъ человѣка, равняя даже дикаго сына природы съ образованнымъ гражданиномъ новыхъ
обществъ. Сказавъ нѣсколько обыкновенныхъ своихъ наставленій, которыя почиталъ онъ нужными для Ломоносова , Пименъ Никитичъ началъ подвигаться къ дверямъ, безпрестанно кланяясь отцу Порфирію, и наконецъ, вышелъ.
Монахъ повелъ Ломоносова черезъ монастырскій дворъ, въ комнаты Ректора. Вступивши въ Нихъ , онъ оставилъ молодаго человѣка въ передней комнатѣ, а самъ пошелъ доложитъ о немъ.
Михайло былъ въ неизъяснимомъ восторгѣ, котораго даже не льзя назвать радостью: это было какое-то безотчетное , тревожное состояніе духа, когда человѣкъ не знаетъ , что именно ждетъ его , но чувствуетъ, что въ немного минутъ должна рѣшиться судьба его, и рѣшиться къ лучшему. Онъ не замѣчалъ окружавшихъ его предметовъ , не имѣлъ никакого понятія объ училищѣ, о Ректорѣ, и радовался только мыслію , что наконецъ онъ близко желанной мѣты своихъ давнихъ, безпрерывныхъ помышленій.
Скорыми шагами возвратился отецъ Порфирій, и далъ ему знакъ слѣдовать за собой..
Прошедши еще одну комнату, они были передъ лицомъ Ректора. Почтенный видомъ, пожилой человѣкъ сидѣлъ на софѣ, передъ раскрытою книгою, которую, но видимому, читалъ
онѣ не за-долго. Поглядѣвъ съ минуту на Ломоносова, онъ началъ говорить :
«Ты пришелъ сюда учиться, какъ мнѣ сказывалъ отецъ Порфирій. Намѣреніе доброе, и а готовъ помочь тебѣ выполнить его. Но, напередъ должно знать, изъ какого ты званія?
— Я крестьянинъ. ...
« Ну, воть первое препятствіе ! » сказалъ Ректоръ, обратившись къ отцу Порфирію.