сти, когда маленькая дочь его прощалась съ нимъ, ложась спать. Мысль : кто онъ долженъ оставить это милое, безпомощное существо, оставить надолго и почти безъ пропитанія — эта мысль растерзала его.
Онъ улучилъ минуту и написалъ нѣсколько строчекъ женѣ своей, гдѣ увѣдомлялъ ее о своемъ бѣгствѣ, просилъ не отчаяваться, и обѣщалъ черезъ нѣсколько дней дать о себѣ извѣстіе.
Послѣ этого, съ какимъ-то непонятнымъ для него самого спокойствіемъ, онъ легъ заснуть. Но сонъ его былъ не продолжителенъ. Часу въ двѣнадцатомъ онъ всталъ. Добрая жена его и маленькая дочь спали крѣпкимъ сномъ невинности. Онъ одѣлся въ обыкновенное свое платье, и накинулъ на плеча ветхій свой плащъ. Въ послѣдній разъ взглянулъ онъ на милыхъ его сердцу, благословилъ ихъ, и бросивъ на столъ приготовленную имъ записку о своемъ бѣгствѣ, вышелъ.
Вспомнимъ , что онъ пускался въ далекій, безвѣстный путь, не имѣя въ карманѣ ни одной копѣйки; что онъ оставлялъ жену и дочь въ нищетѣ, на произволъ своихъ кредиторовъ, и могъ понимать весь ужасъ пробужденія Христины; что наконецъ онъ самъ не зналъ, когда и чѣмъ окончится это странное сцѣпленіе обстоятельствъ , и тогда только мы поймемъ,
съ какими чувствами вышелъ онъ изъ своего жилища, и что чувствовалъ проходя по опустѣлымъ улицамъ Марбурга! Разумѣется, что, скрывая побѣгъ свой, онъ не простился ни съ Вольфомъ , ни съ кѣмъ изъ знакомыхъ. И до того-ли было ему , когда въ послѣдніе дни столько жестокихъ ощущеній терзали его сердце ?
20
Ч. I.
Глава XIV.
Темнота не мѣшала несчастному бѣглецу идти всю ночь. Она была для него отраднѣе свѣта, въ которомъ думалъ-бы онъ видѣть обличителя своего ужаснаго состоянія.
Онъ шелъ по дорогѣ въ Голландію, не останавливаясь , не чувствуя голода , и только на другой день упалъ на траву, потому что уже не имѣлъ силъ. Мрачныя мысли бродили въ его головѣ безпорядочно; тоска грызла его сердце. На минуту забылся онъ сномъ, и вскочилъ, не съ ободренными силами, но въ какомъ-то раздраженіи , которое долго можетъ поддерживать въ человѣкѣ дѣятельность. Онъ пустился рпять въ свой путь, иногда отдыхалъ , но не заходилъ въ деревни, спѣша впередъ.
На третій день , около вечера, заблисталъ передъ нимъ, вдали; серебристый Рейвъ. Вечеръ приближался очаровательный : солнце тихо катилось за горизонтъ, и вся природа, какъ будто послѣ радостнаго труда, начинала отды-
хать, свѣжѣла, дышала, жизнью. Благоуханіе травъ, цвѣтовъ, роскошная зелень деревъ, пѣніе веселыхъ птичекъ въ воздухѣ и рощахъ , и это неизобразимое спокойствіе, которое такъ плѣнительно въ полѣ, вечеромъ, послѣ жаркаго дня, все это могло разсѣять самыя черныя думы ; но Ломоносовъ глядѣлъ на окружающую его природу и на прелести ея равнодушно, даже съ какою-то завистью, будто на красивую кокетку, которая, занимаясь своимъ нарядомъ, не помнитъ что въ мірѣ есть несчастливцы. Ему было досадно слышать нѣжное щебетанье птичекъ, казалось, насмѣхавшихся надъ его горестью; его не занимали миловидные ландшафты по сторонамъ , и величественное зрѣлище рѣки впереди.
Невольно однакожъ дошелъ онъ до самаго берега Рейна, и когда тихое плесканье его, когда нѣжная синева его и свѣжее дыханіе волнъ подѣйствовали на изнуренныя чувства странника, онъ остановился. Мало читалъ онъ поэтическихъ описаній этой рѣки, но онъ былъ самъ поэтъ, и гармонія души съ величественнымъ зрѣлищемъ Рейна произвела въ немъ какое-то трепетаніе, постепенно перешедшее въ тихій восторгъ. Онъ любовался, восхищался, радовался неожиданнымъ для него торжествомъ великолѣпной природы ; онъ понялъ восторженные разсказы и любовь прибрежныхъ Рейнскихъ
20*
жителей къ своей рѣкѣ, и съ сожалѣніемъ вспомнилъ, что ему надобно идти далѣе.
« Но я не пойду въ городъ ! не хочу нарушать моего впечатлѣнія! » сказалъ онъ. « Люди тотчасъ напомнятъ неизбѣжныя съ- ними бѣдствія ; а мнѣ долго ждать такой не возмущенной минуты спокойствія. »
Онъ въ самомъ дѣлѣ не пошелъ въ городъ Диссельдорфъ, находящійся при впаденіи Дисселя въ Рейнъ, и бывшій очень близко отъ него. Отдохнувши тѣломъ и духомъ подлѣ Рейна, онъ пустился по берегу его, вправо. Но самый этотъ отдыхъ пробудилъ въ немъ силы, и заставилъ его почувствовать сильнѣйшій голодъ, тѣмъ больше, что уже третій день онъ не ѣлъ ничего. Надобно было остановиться отошедши не далеко отъ Диссельдорфа, въ первомъ постояломъ дворѣ. Новое препятствіе : несчастный бѣглецъ не имѣлъ ни копѣйки, такъ что ему не на что было купить куска хлѣба. Однакожъ онъ вошелъ въ постоялый дворъ, и въ общую комнату его. Тутъ сидѣло нѣсколько человѣкъ военныхъ , и за особеннымъ столомъ хозяинъ. Ломоносовъ подошелъ къ нему и попросилъ — куска хлѣба!