мощь къ отцу , но чувствовалъ руки и ноги свои крѣпко связанными, онѣмѣлыми. Стенаніе вырвалось изъ груди его , когда онъ увидѣлъ, что ладья отца его грянулась о берегъ и разлетѣлась, а бѣдный отецъ опустился въ воду, вынырнулъ изъ нея, вскричалъ: « Михайло ! » и опять исчезъ въ волнахъ. Съ невыразимою тоскою видѣлъ все это Ломоносовъ, и какъ будто ждалъ еще чего-то. Наконецъ, грозный девятый валъ шумно плеснулся на берегъ и выкинулъ на него бездыханное тѣло Василья Ломоносова.
При этомъ зрѣлищѣ Ломоносовъ проснулся. Холодный нотъ градомъ выступилъ на лицѣ его, и бѣдный страдалецъ долго не могъ опомниться , не могъ постигнуть : во снѣ или на яву было видѣнное имъ. Темнота ночи и свистъ бури усиливали обманъ. Наконецъ онъ пришелъ въ себя, увѣрился , что видѣнное имъ было сонъ, тщетная мечта, порожденная приготовленнымъ къ тому воображеніемъ ; но этотъ сонъ былъ такъ ясенъ, живъ передъ нимъ, что онъ не вѣрилъ разсудку своему , и до самаго утра не могъ прогнать отъ себя какого-то убѣжденія въ истинѣ всего видѣннаго имъ.
«Да, точно отецъ мой часто плавалъ къ этому необитаемому острову въ Ледовитомъ морѣ.
Я самъ бывалъ тамъ съ нимъ много разъ , и никогда еще сонъ не представлялъ мнѣ такъ
живо существенности. Только я помню, кто приставали не въ томъ мѣстѣ., и если-бы на яву вздумалъ кто нибудь, особенно въ бурю, зайдти къ противоположному берегу, подлѣ котораго представился мнѣ отецъ, онъ вѣрно погибнулъ-бы. Неужели этотъ сонъ предвѣщаетъ горестную для меня существенность ? О, Боже ! сбери лучше надъ моею головою новыя бѣдствія, но пощади моего отца! Пусть я одинъ, столько виновный передъ нимъ, искуплю назначенныя для него несчастія !... И неужели не сбудется мечта моя , успокоить бѣднаго старика, убѣдить его, что я не былъ только непослушный ему сынъ, что я не ошибался въ своемъ назначеніи, и бѣжалъ отъ него употребить во благо данныя мнѣ отъ Бога способности ? Старикъ не понялъ-бы моихъ словъ, но слова другихъ убѣдили-бы его, и почесть, какою бываетъ окружено дарованіе, утѣшила-бы его. Да , какъ желалъ я всегда окружить моего старика тѣмъ почтеніемъ , котораго достоинъ отецъ уважаемаго сына ! Сынъ можетъ быть въ славѣ, въ почести, а отецъ долженъ наслаждаться этимъ.»
Такъ разсуждалъ Ломоносовъ. Онъ не хотѣлъ вѣрить своему сну; но тайное убѣжденіе запало въ его душу, и образъ бездыханнаго отца, на берегу необитаемаго острова, не выходилъ изъ его мыслей. Чтобы успокоить самого
себя, онъ рѣшился, тотчасъ по пріѣздѣ въ Петербургъ, развѣдать объ отцѣ своемъ отъ Архангелогородцевъ, которые часто пріѣзжали въ Петербургъ.
До это странное событіе , это сновидѣніе отравило для него все остальное время пути. За бурею настала ясная, прелестная погода, и попутный вѣтерокъ легко мчалъ корабль; но Ломоносовъ уже не любовался ни картинами моря, ни видами цвѣтущихъ береговъ Даніи и Швеціи. Онъ не замѣтилъ даже какъ миновали они Копенгагенъ, какъ пронеслись мимо Борнгольма, прославленнаго волшебнымъ перомъ писателя другаго вѣка.
Кто долго былъ въ разлукѣ съ отечествомъ, тотъ пойметъ, что чувствовалъ Ломоносовъ, когда завидѣлъ онъ вдали берега Россіи. Сначала они оставались у него въ правой сторонѣ ; напослѣдокъ и передъ нимъ зазмѣилась полоса земли, а впереди ея выдвигался островъ Кронштатъ,
« Онъ вездѣ первый ! » подумалъ Ломоносовъ. «При первомъ взглядѣ на отечество , вижу созданіе Петра ! Онъ встрѣчаетъ меня въ этихъ вратахъ своего могущества, такъ-же какъ его мысль провожала меня за границу.»
Кронштатъ еще не былъ такимъ красивымъ городомъ и такою неприступною твердынею
лѣтъ за сто, какъ теперь; но тогда онъ болѣе изумлялъ путешественника, который зналъ, что за нѣсколько десятковъ лѣтъ это былъ необитаемый островъ. Петръ , съ необыкновенною своею проницательностью, постигъ всю важность его для. возникавшаго изъ болотъ Петербурга, и заботился о немъ столько-же какъ о своей столицѣ. Счастливая мысль Великаго была довершена преемниками его.