- Мне нужно поймать тварь любым способом. Прости, что впутала тебя в эту историю, я лучше поеду… Разреши мне переодеться? – Виола многозначительно посмотрела на дверь.
Михалыч вышел на улицу, пытаясь собраться с мыслями. В принципе, ничего не мешало сейчас закрыть дверь снаружи, заперев в сторожке доктора, немедленно позвонить Семёну или вызвать полицию. Пусть во всём разбираются.Слишком уж невероятным казался рассказ Виолы. В то же время он готов был в него поверить. А вместе с тем ещё раз оказаться среди летних трав на асфальтовой дороге, где ему было так хорошо. Может быть, стоило ещё раз встретиться с Юлей и расспросить её обо всём? Но если она,со слов Виолы, хладнокровный убийца, которому чужды сострадание и жалость? Впрочем, за возможность снова оказаться в Ялте, встретившись с Анжелой, Михалыч готов был отдать жизнь. Даже если это окажется всего лишь сном, который в силах подарить только Юля. А смерть... Смерти он не боялся, потому что в его жалком существовании не было никакого смысла, кроме ящика “Столичной” и воспоминаний об ушедших днях.Но пока Виола здесь, Юля не появится, так что чем быстрее уедет доктор, тем больше вероятности вновь встретиться с кошкодевочкой. Как бы нелестно она о ней не отзывалась, но в глубине души сторож почему-то симпатизировал детской наивности и простоте Нэки. А ещё она была красива. Впрочем, Виола тоже ничего... Он вспомнил её странные глаза, глядевшие на него ночью, но тут же отогнал эту мысль. Что-то пугало и завораживало в них одновременно. “Интересно, а могу ли я однажды влюбиться?” Стоп! На этом месте его размышления прервал густой чёрный дым, валивший из-за ворот. – Только этого мне не хватало! – чертыхнулся Михалыч, и, по колено утопая в глубоком снегу, поспешил ко входу в лагерь. Отперев калитку, он увидел пылающую машину Виолы и тут же вспомнил горящий автобус из своего сна. Сторож понял, что тушить автомобиль бесполезно, но всё же бросился за огнетушителем, как того требовали правила пожарной безопасности. К тому времени, как он вернулся со склада, волоча за собой по два огнетушителя в каждой руке, пламя уже притихло, салон выгорел дотла. – Твою ж мать! – выругался сторож, набирая номер Семёна. Сигнала сотовой сети не было. Или телефон сломался или какая-то проблема с вышкой после урагана. Михалыч, спотыкаясь и падая в снег, побежал в сторожку. Ворвавшись в комнату, он застал Виолу, причёсывающуюся перед зеркалом, ис ехидной улыбкой произнёс: – Ну-ка, Церновна, посмотри на свой телефон. У тебя есть связь? Достав смартфон, та взглянула на экран. – Нет. – Замечательно! А теперь я предлагаю совершить небольшую пешую прогулку ко входу в наш прекрасный лагерь... С этими словами Михалыч схватил ничего не понимающую Виолу, выволок на улицу и чуть ли не силой потащил к воротам. Та пыталась вырваться и безуспешно отбивалась: – Прекрати, что это всё это значит? – А значит это, дорогуша, то, что ты застряла здесь до приезда Семёна, то есть, как минимум, до воскресенья. И коротать нам здесь “три дня и три ночи, и шашлычок под коньячок вкусно очень”... Словом, как Адам и Ева в раю. Только вместо пальм тут снега по колено. С победой вытолкнув Виолу за калитку к остаткам догорающей машины, сторож громко произнёс: – Вуаля! Каламбия пикчерс представляет! Рядом с машиной, на выжженном и почерневшем от пепла снегу было коряво выведено: «За Валькота! Нет автобуса – нет снов!» На лице доктора одновременно застыли три выражения – удивление, ужас и ненависть. Глаза стали непробиваемо-холодными, будто стеклянными. Но вместо ожидаемой истерики, врач быстро взяла себя в руки. Сквозь зубы процедила лишь: – Ну, тварь, подожди у меня! Недолго тебе осталось разгуливать! Затем она повернулась к Михалычу и как-то обескуражено, опустив голову, произнесла: – Миш, мне холодно. И больше ничего не говоря, зашагала к сторожке. Её слова как-то сразу растопили злость Михалыча, ему даже на минуту стало жаль девушку, и он поплёлся за ней, раздумывая как быть дальше. Зайдя в помещение, растерянная Виола достала банку паштета и несколько печений из саквояжа, выложила на стол. – Вот, всё, что есть. Раздели, как считаешь нужным. Я не пропаду. Поверь, я не жажду встречи с Семёном, но выбора у меня нет. Возможно, связь появится до его приезда, и я вызову такси. – Машины, моя дорогая, ездят только по трассе, и то, если нет снега, а до неё 6 километров. Я бы вышвырнул тебя из лагеря прямо сейчас, но не могу так поступить с человеком. Не понимаю, во что ты меня впутала?! Сегодня Нэка сожгла машину, завтра подожжёт лагерь! – Я же говорила тебе, что это очень опасное существо! Уверена, ей каким-то образом удалось повредить вышку мобильной связи. Но это лишь цветочки по сравнению с тем, что нас ожидает дальше. Однако, Михалыч не слушал: – Жить будешь на втором этаже медкорпуса. Обогреватель и одеяло тебе выдам, но в сторожку не вздумай даже заходить.Узнаю, что записываешь мои сны – разобью твою машинку нахрен! Гоняйся за своими Нэками, но без меня. Тебе ясно? Виола послушно кивнула. * * * Полночь давно пролетела, но сон всё не шёл. Михалыч ворочался с боку на бок, включал и выключал телевизор, мысленно “считал овец” – ничего не помогало. Единственным средством оставалась “Столичная”, но он твёрдо решил не пить, пока происходят эти странные события. Впрочем, было и другое средство – Нэка. Несмотря на всё сказанное Виолой, Михалычу не хотелось верить, что эта маленькая хрупкая девочка- серийный убийца. Поджечь автомобиль – одно, но, чтобы убить человека? Мысли то и дело возвращались к дороге и запаху летних трав. Сторож вышел на крыльцо, вдохнул холодный воздух. Сегодня погода выдалась необычайно ясной – искрящийся снег отсвечивал в лучах почти полной луны, и его отблески серебрили загадочным светом постройки лагеря. Нечто таинственно-сказочное творилось вокруг, приближался новыйгод. Невольно Михалыч вспомнил веселье шумного корпоратива в IT-отделе, а затем – самую лучшую ночь, их ночь в Никополе, оставшуюся где-то там, позади времени, в той лучшей жизни. Скучал ли он по ней? Сперва да, потом тоже да, а потом пришла какая-то отстраненность, понимание того, что Анжела уже никогда не вернётся. Были мысли покончить с собой, когда, подсев на бутылку, он потерял работу. Ему пришлось взять себя в руки и устроиться в такси, но в конце концов, алкоголь подвёл. И тогда он ушёл работать охранником в “Чайку”. Но было это уже не в Крыму. Временами казалось, что он сможет начать всё заново, с другой девушкой, но в итоге оказывалось, что жизнь не такая простая штука. Как сейчас он помнил этот страшный момент. Пустое шоссе, поворот на Ласпи. Возникшие из ниоткуда в темноте фары, жуткий скрип тормозов, звон бьющегося стекла, скрежет металла и табличка “Маршрут 410”. В окне медкорпусагорел свет. Церновна не спала. Или уснула, не выключив свет. Должностные обязанности сторожа предписывали проверить этот факт, однако, лишь официально. На самом деле доктор была сейчас единственным человеком, с которым можно хоть о чём-то поболтать. Так внезапно нахлынувшая злость на Виолу прошла, уступив место, скорее, любопытству.Вместе с любопытством проснулось что-то ещё, дремавшее несколько лет глубоко под сердцем, но он не решался себе в этом признаться. Что это было за чувство? Нежность? Привязанность? Или нечто большее?
За два месяца работы в лагере Михалыч практически разучился общаться с людьми – полная противоположность работе в такси, где он заговаривал едва ли не с каждым клиентом. Из историй, рассказанных ему пассажирами, вышла бы занимательная книга, чем он и собирался заняться на пенсии, но жизнь распорядилась по-другому. Почему-то он вспомнил одну странную девушку, которую подвозил к морю после выпускного вечера. Её заплаканные глаза. Ей было не более 18-ти, а жизнь уже сделала больно.
Михалыч постучал. Виолетта открыла дверь почти сразу. – Так и знала, что ты зайдёшь, пионэр. – Да я это... электричество проверяю, – почему-то смутился Михалыч. На столе, вокруг чашки кофе, были разложены тетради и отдельные листы с записями. Виола читала. Видимо, она нашла то, что искала. – Что? Не спится? Проходи, не стесняйся, разговор есть. Михалыч переступил порог. Ранее он не бывал в этой комнате, представлявшей из себя нечто среднее между лабораторией, библиотекой и спальней. Словом, личный кабинет врача, куда обычным пионерам вход закрыт. Приём вёлся на первом этаже, а здесь Глеб Валерьянович отдыхал и занимался исследованиями. – Любопытные факты выясняются, те, о которых Глеб мне никогда не рассказывал, – Виола кивнула Михалычу в сторону кресла с предложением присесть, – ты хорошо знаешь историю этого лагеря? – Никогда не интересовался. – Зря, очень зря. Если бы я была писателем-фантастом, то написалабы целую книгу о событиях, которые здесь происходили в августе. – Неужели сюда опустился корабль пришельцев, и они начали похищать пионеров? – иронично спросил сторож. – О, нет. Глеб утверждает, что этого лагеря не существовало, он прибыл сюда из другой реальности, как и все его обитатели. Они пережили ужасные сражения с монстрами, а потом их спасла девочка из Японии и товарищ Генда. – Виола, поздравляю! Вместо исследований доктора ты нашла сценарий театрального кружка! – Тогда как ты объяснишь вот это? Как думаешь, что перед тобой? Виола указала на плавающий в спиртовке то ли шип, то ли коготь длиной не менее метра. – Зуб динозавра! – Нет, это коготь одного из тех существ, которые нападали на лагерь, коготь Тени! Михалыч внимательно посмотрел на Виолу: – Церновна, вам сколько лет? Вы находите в пионерском лагере какую-то кость, записи, я уверен, фантастику детского кружка, и сразу в это верите? Вы же человек науки! Впрочем, благодаря вам, я сам скоро поверю в существование Нэк. – В том то и дело, Миш, – Виола грустно покачала головой, – факты – вещь упрямая, а они говорят об обратном. Есть ли здесь старинный особняк или какой-то полуразрушенный дом? Рядом озеро, ручей и мостик через него? – Нет ничего подобного. Я хорошо знаю территорию. За оградой сразу начинается лес. – И крепости старинной тоже нет? – Возможно, где-то в окрестностях лагеря, за лесом, есть. Я не выходил за его пределы. Там снега по пояс! Но не понимаю, к чему ты клонишь? – Да к тому, что нам нужно найти выход из лагеря. Ведь мы с тобой в ближайшие дни не заснём! Помнишь послание на снегу? – Это Юля написала? – Да. Глеб кое-что записал о боевых способностях Нэк, которые мне не доводилось наблюдать в лаборатории. Они могут как наслать внезапный сон, так и отобрать его. – Вот ещё! С чего ты взяла? Сейчас вернусь в сторожку и усну как младенец! – Тогда почему сейчас не спишь? – С тобой разговариваю. – Очень смешно! Ну, удачи, пионэр! Жду утром в гости! А сейчас я продолжу чтение, если не возражаешь. У тебя же обход территории? Докладываю – в медкорпусе нарушений нет. Виола почему-то вдруг разозлилась и резко встала, открыв дверь. Это был знак Михалычу, что разговор окончен, ему пора покинуть кабинет, как ни нагло выглядело с её стороны. От медкорпуса до сторожки Михалыч дошёл быстро, несмотря на глубокий снег. Слова Виолы звучали как вызов. “Ещё и как усну!” Проворочавшись часа полтора на кушетке, он понял, что заснуть не может. – Ладно, наспор, ради такого дела... Сторож достал последнюю бутылку “Столичной” из опустевшего ящика. Логично было, что всё однажды заканчивается, но чтоб настолько быстро? Неужели за две недели он опустошил ящик водки? “Ладно, по чуть-чуть, чтоб на новый год хватило...” Но водка не действовала. В глаза будто кто-то насыпал песка. Не помогла ни вторая, ни третья стопка. Организм отказывался выключаться. Так, полусидя на кровати, злой, разбитый и не выспавшийся он встретил рассвет. У тумбочки валялась пустая бутылка. Чёртова ведьма в белом халате оказалась права. Видимо, придётся обращаться к ней за снотворным. * * * А утро приходить не спешило. Оно будто специально растягивало вязкий полумрак, не выпуская солнце из его цепких лап. На экране телефона светились цифры 08:35, но за окном сторожки было по-прежнему серо. Сигнал мобильной сети отсутствовал. Михалыч открыл дверь в туманныйрассвет, поскользнулся и упал в снежный сугроб. Холод кольнувшего в лицо снега немного отрезвил. Со стороны медпункта веяло лёгким дымком. – Что опять происходит? Неужели на этот раз Нэка подожгла корпус? – сторож, схватив огнетушитель, поспешил к медпункту. Но всё было в порядке. Виола, укутавшись в свою шубку, сидела на скамейке и ворошила палочкой костёр, над которым на импровизированном вертеле из веток коптился кусок мяса. Михалыча она заметила одним глазом, второй продолжал смотреть на угли, и вяло кивнула, не улыбаясь: – А... пионэр... По её осунувшемуся виду было ясно, что она не спала. – Вообще-то нельзя тут костры жечь, Виолетта Церновна. Пожарная безопасность, – почему-то сторож вновь перешёл на “вы”, обратившись по имени и отчеству, – мне ещё за ваш автомобиль рапорт писать. – А кто сказал шашлычок под коньячок? – доктор всё же сделала попытку улыбнуться, но получилось это весьма натянуто. – Мясо-то где взяли? – А это не совсем мясо, Михаил Александрович, но если хотите, можете попробовать... – Тогда что? – Лучше вам не знать... Аппетит испортите... – Но всё же? Неужели зайца поймали? Или мышь? Или Нэку жарите? – попробовал пошутить Михалыч. – Если уж так хотите знать- это содержимое спиртовки из коллекции в лаборатории Глеба Валерьяновича. Приступ тошноты, усиленный ночным распитием водки без закуски, тут же подступил к горлу. – Тьфу на тебя! Ты что же, собираешься это есть? – О, Миш, поверь, мне и не такое приходилось есть... Угостить? – Воздержусь! Я паштетом позавтракаю. – Зря. Вкусная и полезная пища, без консервантов, в отличие от паштета. Михалыч плюнул и, развернувшись, пошёл на утренний обход. Трудно было понять, разыгрывает ли его Виола или говорит серьёзно. В любом случае, после её слов, аппетит действительно пропал. А день не задавался. Сперва он разбил лампочку на складе, потом чуть не упал с лестницы, и наконец, прищемил палец дверью. Отвёртка вывалилась куда-то в снег, где исчезла с концами. Мешок с песком, которым он хотел посыпать обледеневшую дорожку, порвался. Состояние было крайне разбитое после ночной бессонницы. То и дело сторож поглядывал на экран телефона, но связь не восстанавливалась. Чинить вышку никто не собирался. Никому нет дела до глухого района, в котором находился лишь закрытый на зиму пионерлагерь и маленький посёлок у трассы в 6-ти километрах отсюда. К счастью хотя бы электрический кабель не оборвало! Но “счастье” продолжалось не долго. Электричество погасло ближе к вечеру, по закону подлости, в аккурат, как только стемнело.