Одна из газет дня через два с некоторым смущением объяснила, что этот печальный случай ничего не доказывает. Исключение только подтверждает правило, по которому люди, спустившиеся в убежище, рискуют неизмеримо меньше, чем те, что сидят дома или ходят по улицам. Читая это через два дня, инженер с этим соглашался. Он думал, что этот инцидент можно будет для иллюстрации изложить в его философской книге: собственно, инцидент вполне , подтверждает его теорию, хотя на первый взгляд может казаться, что он ей противоречит. Но в ту минуту, стоя перед страшным местом, которое прежде называлось убежищем, инженер менее всего думал о философии.
На углу показался большой открытый автомобиль. Кто-то выскочил из него и быстрой переваливающейся походкой направился к месту катастрофы. Инженер с изумлением узнал большого человека. Его мгновенно узнали все. По толпе пронесся тихий восторженный гул.
Большой человек обыкновенно не выезжал в часы налетов. Населению предлагалось укрываться в убежища - он подавал пример порядка и дисциплины. В своем убежище и работал порою до утра. Но на этот раз, в том возбуждении, в котором он находился после речи, ему показалось, что его поездка в открытом автомобиле по улицам столицы могла бы произвести хорошее впечатление, Он велел подать машину. Кто-то из приближенных сказал ему, что он не имеет права подвергать свою жизнь опасности. Но именно по тому, как это было сказано, и по выражению лица говорившего большой человек понял, что угадал настроение верно.
Как только он выехал, увидел над собой проклятые круглые огоньки и услышал грохот снарядов, им овладело давным-давно не испытанное чувство. Большой человек точно помолодел на пятьдесят лет. Когда-то, молодым гусаром, он испытывал чувство страха - в милых, смешных по своей ничтожности боях прошлого века. Он проверил себя теперь: страха за себя нет никакого. Аэропланы пронеслись и над ним, отвесно над его головой. «Какая смерть!.. Не было бы примеров в истории!» Но мгновенно он отогнал от себя эту лишь проскользнувшую, почти не успевшую осознаться мысль. «Нет, умирать нельзя: мне нельзя!.. Надо раньше свернуть им шею!..»
При свете пожаров он видел знакомые улицы своего гибнущего города, города, где прошла вся его блестящая шумная жизнь. Ему было еще яснее прежнего, что эпоха, столь к нему благосклонная, навсегда кончена, что самый город этот будет другой, что идет новая жизнь, по всей вероятности тяжелая и страшная. Он любил свою эпоху, свою жизнь, свой город: мысль о новом у него вызывала нерадостное чувство, как у всех искренних старых людей. Однако теперь было не до этого. Надо свернуть им шею! Он чувствовал, что его для этого предназначила судьба, - та судьба, которую он называл обычно Богом, больше для того, чтобы проявить уважение к национальным учреждениям. Если ему не удастся это дело, то оно не удастся никому.
Полицейский чиновник почтительно докладывал о происшествии. «Да, да, чертова лотерея! Все чертова лотерея!» Распоряжаться тут было нечем, и делать нечего: привычные к этой работе люди лучше его знали, как ее нужно делать. «Кажется, сегодня будет только одна волна», - сказал кто-то, глядя на безлунное, теперь сплошь черное небо. Большой человек пожал плечами: это не имеет никакого значения. Надо было все же что-либо сказать. Он похвалил полицию за порядок.
Показались носилки. Вздох ужаса пробежал по толпе. Все сняли шляпы. При слабом боковом свете санитарного автомобиля большой человек увидел то, что было на носилках. Ненависть и жажда мести опять вызвали у него физическое страдание. Он отвернулся, увидел смотревшего на него инженера, узнал его, кивнул головой и пошел к своему автомобилю. В толпе слышались слова, со многим его мирившие. Он чувствовал, что на нем сосредоточилась -пусть временно, пусть ненадолго - человеческая потребность в восторге, что он теперь часть национального капитала, нужная, необходимая для победы. Он повернулся к толпе.
- Три уже сбиты! - сказал большой человек так, как это было нужно сказать.