— Ромка прав: жаловаться — это унижение. Я этого делать не буду — твердо заявила Мила.
— Мы можем сами принять меры, — сказал Ромка. — Выловить Лютова с Вороновым в темной подворотне и…
— Нет, — еще более категорично возразила Мила. — Лапшин, даже не думай об этом. Если вдруг что, Лютов с Вороновым выкрутятся — не забывай, кто у Лютова любимая тетушка, — а у тебя будут неприятности. Из-за меня. Ты, правда, думаешь, что я с этим соглашусь?
— Будешь терпеть? — угрюмо и неодобрительно покосился на нее Ромка. — Или надеешься, что Лютов тебя больше не тронет?
— Буду его избегать, — ответила Мила. — До тех пор, пока Вирт не вернет мне карбункул. Он обещал, значит, вернет. А потом… посмотрим.
— Думаешь, справишься с ними двумя в одиночку?
— Не с двумя, — возразила Мила. — Только с Вороновым.
— Почему только с Вороновым? — не понял Ромка. — А Лютов что, теперь только для зонтиков опасен?
Мила покачала головой.
— Он для кого угодно опасен. — И добавила: — Кроме меня.
Ромка несколько секунд смотрел непонимающе.
— Заклинание Гарика! — первой догадалась Белка. — Я и забыла о нем.
Мила кивнула и, не удержавшись, поморщилась, словно у нее заболели зубы. Она понимала, что от этого никуда не деться, невозможно не вспоминать Гарика, невозможно вычеркнуть все, что с ним связано, из жизни. Но это причиняло боль. Каждый раз. И почему-то невыносимее всего была мысль, что он защищает ее даже после смерти.
— Лютов хотел сам меня ударить, — сказала она. — Причем не каких-нибудь невинных царапин мне понаставить — у него морион уже светился черной магией. Но он не смог. Кажется, Лютов тоже забыл о наложенных на него чарах. Он удивился. А потом сразу приказал Воронову на меня напасть.
Ромка удовлетворенно хмыкнул.
— Значит, чары действуют, и Лютов тебя тронуть не может. Это хорошо. — Он немного помолчал, потом мечтательно вздохнул. — А все-таки я хотел бы встретить этого психа Воронова в темной подворотне.
— Не надо, Ром, — спокойно попросила Мила.
Лапшин, словно сдаваясь, поднял руки.
— Помечтать нельзя?
— Мечтай про себя, — посоветовала Белка, многозначительно скосив глаза на Ромку. — Я тебя предупредила.
Тот состроил невинную мину.
— Ты о чем? — по очереди глядя на друзей, спросила у Белки Мила.
— Он знает, — отводя мрачный взгляд от Лапшина, ответила та.
— Подожди! — вдруг оживленно воскликнул Ромка, посмотрев на Милу. — У тебя ведь должна была сохраниться волшебная палочка. Ты могла бы пользоваться ею, пока не вернешь кольцо.
Мила со вздохом покачала головой.
— Я думала об этом, но ничего не выйдет. Палочка осталась в Плутихе, а мне нельзя покидать Троллинбург. Меня снова арестуют и тогда уже точно не выпустят, пока суд не закончится. Я не буду рисковать. Уж лучше терпеть издевательства Воронова, чем сидеть в Менгире взаперти. А Акулина сейчас не отходит от Гурия. Не представляю, как я попрошу ее съездить в деревню. Я не смогу — язык не повернется.
— Я мог бы… — начал было Ромка.
Мила устало улыбнулась.
— Не сможешь. Гурий наложил чары на дом Акулины — без приглашения хозяев туда никто не войдет.
Ромка нахмурился.
— Ну что за черт! — выругался он и, откинувшись на спину, положил руки под голову.
Мила помнила о том, что кое-какая защита у нее была даже без перстня — ее Метка. Но, как заметил Многолик, Метка пока что не защищала ее от любой опасности — только от угрозы для жизни и сознания. Она пока не знала, как ей быть, если Лютов с Вороновым опять ее где-то подкараулят, но надеялась что-нибудь придумать в самое ближайшее время.
Мила какое-то время смотрела на Ромкино лицо — ее друг сосредоточенным взглядом изучал что-то на потолке, хотя на самом деле, конечно же, ломал сейчас голову над тем, как защитить Милу от нападок Лютова и его приятеля.
Белка, скрестив руки на груди, сидела рядом в позе йога и недовольно кусала губы — явно подыскивала аргументы, как бы ей убедить друзей рассказать о поступке Лютова и Воронова Альбине.
Мила по очереди посмотрела на своих друзей, потом глубоко вздохнула и, расстегнув молнию нагрудного кармана кофты, достала оттуда небольшой прямоугольник плотной бумаги.
Это была старая цветная фотокарточка, с которой на нее смотрела молодая пара: рыжеволосый мужчина и женщина с длинными темными волосами. После того как Мила узнала от Гурия, что Многолик не приходится ей отцом, она достала этот снимок из своей шкатулки и больше не расставалась с ним. На нем были ее родители, и ей больше не страшно было думать об этом. Она очень мало знала о маме и совсем ничего не знала о папе, но теперь легко было верить, что они оба были очень хорошими.