– Какая ерунда! – фыркнул сердито Кашин, еще более становясь похожим на сказочного тролля. – Я же вам объясняю – переводил несерьезные подделки под Хемингуэя, ничего интересного с художественной точки зрения!
– Хорошо, – нерешительно сказала Алена. – Я возьму. На время. Вы же знаете, из окон такой чудесный вид…
– Вот именно! – закричал Кашин. – Вам она обязательно пригодится, поскольку вы, как человек творческий, наверняка черпаете свое вдохновение в природе. Я, знаете, уже стар, голова плохо работает… – с досадой произнес он. – Не могу так хорошо переводить, как раньше. А мне предлагали – сейчас много интересной литературы появилось, много возможностей… И гонорары уже другие, разумеется! Эх, был бы я лет на двадцать помоложе…
Алена ушла от него, едва удерживая горшок с кактусом и тяжелую трубу.
Кактус она поставила на кухонное окно, за занавеску, – и тут же о нем забыла. Зато трубу тут же принялась чистить – она была какой-то закоптелой, скользкой на ощупь, с замазанными стеклами – может быть, потому, что слишком долго лежала у Кашина в кухонном ящике…
Потом, стоя у окна в комнате, поднесла трубу к глазам, подкрутила колесико. Четкость была необыкновенная.
До пяти часов вечера она ждала появления своего незнакомца (а вдруг?). Потом стемнело, и не имело уже никакого смысла ждать Его – по крайней мере, до следующих выходных.
Алена села за рояль и принялась наигрывать Вторую балладу Шопена, которую очень любила, – это была тихая, проникновенная, завораживающая мелодия. Звуки лились мягко, точно воск. Ну да, именно такими были ощущения – она словно лепит что-то руками из податливого воска, как скульптор. Какую-то сказку…
Наверное, все было бы сейчас по-другому, если бы тогда не попал ей в руки бинокль.
А так она целую неделю ждала следующих выходных, сгорая от нетерпения.
«Может быть, Халатов прав и я действительно потеряла радость жизни? Занимаюсь какой-то ерундой…»
В субботу начало темнеть рано, чуть ли не в начале третьего, – это были самые короткие дни в году.
Алена то и дело выглядывала в окно.
Включенный телевизор вещал:
– …у нас возник класс людей, для которых покупка собственного самолета, квартиры с видом на Кремль и загородного дворца площадью в пять тысяч квадратных метров уже не представляет никакой проблемы. Дача на Рублевке, имение на юге Франции, домик в Швейцарии – сейчас вы можете купить все, что угодно, если у вас есть деньги. Словом, такого уровня обслуживания миллиардеров, какой сегодня предлагают в России, нет ни в одной стране мира. А теперь давайте разберемся, откуда в нашей стране взялось столько богатых людей…
Алена посмотрела на экран – известный тележурналист Никита Ратманов вел очередное разоблачение. Он был молод и чрезвычайно самоуверен – и потому за него невольно становилось страшно. Алена послушала Ратманова, а потом выключила телевизор – откуда взялись у миллиардеров их миллиарды, ее не интересовало.
Неожиданно приехал Костя, взял деньги и тут же снова уехал. В первый раз Алена не стала его задерживать – и он даже как будто удивился, когда она спокойно попрощалась с ним.
Потом позвонила Серафима:
– Ты идешь сегодня в свой кабак?
– Сима, это приличное заведение…
– Ну, все равно, идешь?
– Нет, сегодня там свадьба… Я завтра работаю.
– Тогда я к тебе сейчас заеду.
– Зачем? – растерянно спросила Алена.
– Просто так… Или ты не хочешь меня видеть?
– Нет, что ты! Конечно, хочу… – спохватилась она.
– Тогда жди!
Алена снова поднесла трубу к глазам и тут неожиданно увидела Его.
Он уже сидел на своей скамейке, вполоборота к Алене. Цейссовская оптика не подвела – теперь Алена смогла разглядеть каждый его волосок на голове, полоску кашне, чуть выглядывающую из-под воротника пальто, ухо, ботинки – словно все это было у нее под носом, в каком-то полуметре.
Сердце у Алены забилось часто-часто – ей стало жутко. Человек сидел на скамейке в парке и даже не подозревал, с какой дотошностью разглядывают его из соседнего дома!
В какой-то момент Он повернулся, и Алена сумела разглядеть Его профиль.
Мужчина был красив.
То есть Он полностью соответствовал ее представлениям о настоящей мужской красоте – идеальный затылок, ровная линия лба, прямой нос, чуть тяжеловатый подбородок… Четкая линия плеч, немного расслабленная спина (ну правильно, человек же не на параде!). Ничего слащавого, приторного, вызывающего – ни в седине, ни в цвете пальто, ни в сложенных на коленях руках. Нет, это была не красота даже, а простота – в самом хорошем смысле, не выверенная, а такая, как есть. Как истина.
То, что раньше было лишь смутным контуром, наполовину созданным воображением, теперь превратилось в реальность – вот что сделала кашинская труба.
– О господи… – расстроенно прошептала Алена. Только сейчас она поняла, что этот человек ей нравится, но это открытие не доставило никакой радости.
Потому что она не знала, что делать с этим чувством. Не знала, и все…
Раньше, много лет назад, юной провинциалкой приехав в Москву и познакомившись с Борисом, думала, что знает. Она тогда только что поступила в консерваторию, была отчаянной и самоуверенной. Борису очень польстили ее неординарность (штучный товар – студентка консерватории, а не какого-то там экономического или технического вуза!) и ее желание покорить мир. Борис клюнул именно на то, что она не была похожа на других девушек. Ну как же – будущая звезда, которой предстояло затмить славу Святослава Рихтера, Вана Клиберна и прочих гениев прошлого (имен других исполнителей Борис не знал, но и того вполне достаточно)!
Борис Бугров был атлетическим красавцем с плакатной внешностью (темные волосы, волной набегающие на лоб, синие глаза!) – по таким всегда сох противоположный пол, но, как ни странно, принадлежал к той относительно новой формации мужчин, чьей эрогенной зоной являлся мозг (выражение, кажется, принадлежащее одной известной феминистке). Его уже не удовлетворяли чисто внешние характеристики своей избранницы, он хотел, чтобы эта избранница была особенной во всех отношениях.
А Алене тогда все пророчили необыкновенное будущее – знакомые, преподаватели, все. Она летала по Москве в ореоле своего таланта, который, кажется, можно было пощупать руками, от нее шло некое электричество. Бетховен, Шуман, Рахманинов, Скрябин, Дебюсси… Отзвуки их дивной музыки витали над ее лбом – как нимб.
В свои восемнадцать она весила сорок семь килограммов, обладала идеальным цветом лица и волосами, которые с легкостью выдерживали любые парикмахерские эксперименты. Казалось, даже кровь ее тогда имела особые свойства, по составу ненамного отличаясь от шампанского.
Борис Бугров, московский мальчик, сноб и эстет, словно опьянел от нее, от Алены.
Они не спали ночами, рассуждали о музыке и о прочих видах искусства, ходили по клубам и многочисленным друзьям, ездили в Питер, по Золотому кольцу, пару раз выбрались на Домбай… Господи, чего только они не делали, сходя с ума от собственной юности и любви! Теперь, вспоминая эти годы, Алена искренне удивлялась, как у нее еще хватало тогда сил и времени серьезно заниматься музыкой – а ведь хватало же, недаром преподаватели постоянно пытались усмирить ее темперамент, ее бешеный азарт. «Алена, вы сейчас разломаете рояль!» – сколько раз смеялся профессор, готовивший ее к исполнительской деятельности.
Борис Бугров, влюбленный до беспамятства, сделал ей предложение.
Но тут в дело вмешалась его мама, Калерия Львовна, полковник милиции – то есть тогда она еще не была полковником, а, кажется, только майором…
На любовь и поездки по Золотому кольцу она закрывала глаза, но коль скоро дело приняло матримониальный характер, Калерия Львовна встала на дыбы. «Ну и что, что талант, ну и что, что виртуозкой ее считают! – возмущенно заявила строгая дама своему сыночку, свихнувшемуся от любви. – Будь она хоть сто раз виртуозкой, все равно не поверю, что она о московской прописке не мечтает! Вот увидишь, Боря, она к нам пропишется, а потом подаст на развод и раздел имущества, сколько таких историй перед моими глазами прошло…»